Дневник неудачника, или Секретная тетрадь. Эдуард Лимонов

ования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

      Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

      Среди других народов поселяются обычно неудачники. Великое и отважное племя неудачников разбросано по всему миру. В англоязычных странах их обычно называют «лузер» – то есть потерявший. Это племя куда многочисленнее, чем евреи, и не менее предприимчиво и отважно. Не занимать им и терпения, порой целую жизнь питаются они одними надеждами…

      Следует отметить одну характерную особенность – мужчины и женщины этого племени, добившись успеха, с легкостью отрекаются от своих, перенимают нравы и обычаи народа, среди которого к ним пришел успех, и уже ничто не напоминает о том, что некогда принадлежали они к славному племени неудачников…

ИЗ БРИТАНСКОЙ ЭНЦИКЛОПЕДИИ

      Неудачникам посвящается

* * *

      Если целый день писать, а под вечер включить все две лампы в каморке, вылезти на узкий балкончик отеля и поместиться там, максимально отклонившись к улице и к небу, – то можно видеть со стороны: как бы ко мне люди пришли, как бы праздник. Еще если стаканов на стол наставить.

      А люди где? Ну, они слева и справа, так вроде сидят, что из окна не видно, взор не досягает…

      СНЕГ

      Утром шелестение. Снег. Сквозь полуприкрытые веки, без очков, близоруко из одинокой постели в отеле с тревожным вниманием – снег.

      Вдруг почему-то вспомнил он двух своих жен. С одною смотрел из окна, молодой, двадцати двух лет был – пышно и томно целуясь. Пышная была женщина, томная. Смотрели в снег. Запах каких-то духов, октябрьско-ноябрьская пластинка и грусть. Со второю неоднократно тоже в открытое окно – снежинки волосами и губами ловя. Как был счастлив!

      Беспорядочное движение. Вместо чтения со словарем умной американской книги, полезной для его честолюбия, – битый час глядит в окно и вспоминает школьные знания. Какой высоты облака, может, от ветра зависят? А над Атлантикой тоже? Тает в воде? Пусто. Бедные рыбы! Холодно. Бедные мертвецы в земле. Бр-р! С испугом оголив руку. Не дай бог умереть зимой. Снег. Очевидно, на весь день.

      Идти некуда. Не ждут родители – их нет. Не ждут друзья – их нет. Не ждет любимый или любимая – таковых нет. Не ждет работа – ее нет – она со мною слилась. Не ждут собутыльники – пить перестал. Горько. Зачем вообще вставать из постели.

      Самое смешное, что он идет снизу тоже.

      Закрыв глаза челкой, тихо качаясь, поглаживая сквозь брюки бесполезный член.

      Была одна. Страшненькая. Звонил ночью, приходил к ней. Набрасывался прямо у двери. Была в восторге. Запросилась встречаться днем. Сказала, что любит. Вот все и сгубила. Утром медленно пел в американской комнатке с Бердслеем Ив Монтан. Ночью-то было куда лучше. Не раздеваясь, в пальто, прямо на полу.

      «Стравберри джем» – 1 доллар 79 центов. Утром тост – масло и джем. Приятный запах поджаренного хлеба. Зачем мне все это – Эдуарду Вениаминовичу – сыну Вениамина Ивановича, крещенному по православному обряду, родившемуся в 1943 году.

      Возьму нож и сижу-гляжу. Часами, бывало, глажу, а если выпью немного – целую. Что хочу – чему молюсь – неизвестно. А то перед зажженной свечой молюсь Иисусу Огненному о любви. Иисусу молодому – дай любовь!

      В сущности, ни одной молитвы до дела не знаю и в этих делах плохо разбираюсь.

      Девочка также была одна. Дочь известного человека. Интересовала девочка. Впервые за долгое время. Знал – влюбился, ибо стал очень глуп. Разница – пятнадцать лет, всего четыре встречи, два поцелуя – жалкая арифметика. Телефон – чудовище. Родители – мешающие, она сама – мало заинтересованная. Разными темпами миры у нас двигались. В ее возрасте все сонно и еле-еле. В моем – бешеное кружение. В случае с этой девочкой ничего не известно – и не оборвалось, а так – затерялось где-то в телефонных проводах, запало в какое-то углубление, в канавку, и лежит. Оно.

      Снег движется теперь не так плотно, между снежинками больше воздуха, изменилась их форма. При свете в моей комнате и при двух пятнышках на моей левой контактной линзе я как бы погружен в сумрак египетский, в лазаретное освещение, в полу – тот свет.

      На мне китайская лилового шелка блуза. Подобрал я ее в каком-то подъезде на полу. Даже не стирал – чистая была. Не то пьяный оставил – не то переборчивый выбросил. Пришлась впору. Люблю. Шелк потом. Шелк нравится.

      Был