Неизвестный Алексеев. Неизданные произведения культового автора середины XX века (сборник). Геннадий Алексеев

тяготили, потому что они не знали их. Но они создали свои традиции. Теперь трудятся их эпигоны.

      И вечная тема – крепкий народ и хлипкая интеллигенция.

      Критики тщатся развенчать «святую троицу» – Кафку, Джойса, Пруста. Рядовому читателю совершенно непонятно, из-за чего разгорелся сыр-бор, потому что он не имеет возможности познакомиться с творениями этих злых гениев – книги их не издавались десятилетиями и стали библиографическими редкостями. На Западе же советской критикой никто не интересуется.

      Т. Мотылева в «Иностранной литературе» с явным наслаждением цитирует большие куски из «Улисса», но отцом современной литературы она называет, разумеется, Горького.

      «Отказ от познания подлинной реальности, подмена ее игрой писательского воображения обедняет и губит искусство романа». Бедная Т. Мотылева.

      Статья А. Гладкова о Платонове.

      Неверно, что позднее у Платонова – самое лучшее. Постоянная травля сделала свое дело. Чтобы хоть немного печататься, он портил свой стиль, сглаживал его.

      Его обвиняли в «оглуплении», «искажении жизни», «злорадном глумлении», «бессмысленном кривлянии», «злопыхательстве», «злонамеренном юродстве». Дивно.

      И все же это, наверное, лучше, чем быть вообще вне литературы.

      1.2

      Несчастная диссертация вылезает из меня туго, как жилистое мясо из ржавой, тупой мясорубки.

      В 30-х годах выселяли колхозников «чернодосочных» районов. Чего только не делалось в 30-х годах!

      Надо чаще слушать хорошую музыку – Баха, Моцарта, Стравинского.

      2.2

      «Судьба Блока. Материалы о Блоке и символизме».

      «…Газетчики глумились над ним как над спятившим с ума декадентом. Из близких (кроме жены и всепонимающей матери) никто не воспринимал его лирику. Но он не сделал ни одной уступки…

      Ал. Ал. был, как всегда, далек от личных счетов. Он и не подозревал, что казался своим друзьям “непереносным, обидным, намеренно унижающим”…

      У Блока в душе не было ничего, кроме все более и более растущего огромного “нет”…

      Необыкновенно точный и аккуратный, безупречный в своих манерах и жизни, гордо-вежливый… он был для людей, близко его знавших, самым растревоженным, измученным и, в сущности, уже безумным человеком…»

      Несчастные мы все, что наша родная земля приготовила нам такую почву…

      Вчера ночью и утром – стыд за себя, за лень, за мое невежество в том числе. Еще не поздно изучать языки…

      Правду, исчезнувшую из русской жизни, возвращать – наше дело…

      В снах часто, что и в жизни: кто-то нападает, преследует, я отбиваюсь, мне страшно. Что это за страх?

      Ненавидящая любовь – это, пожалуй, точнее всего, если говорить о России, о моем отношении к ней…

      Блок принял революцию, как спасение от «буржуазной сволочи», но буржуазию он ненавидел как дворянин и интеллигент. И еще он принял революцию, как долгожданную катастрофу, которую желал и проповедовал страстно так много лет. Он принял ее, как очистительный смерч, как искупление. Здесь было и сладкое чувство мести