Тьма и пламя. На бескрайней земле. Степан Кайманов

их.

      – Это неправильно, – уже твердо произнес Габриэль. – Она – не животное.

      Маг зевнул, почесал затылок, демонстрируя полное равнодушие к возражениям Габриэля. Но тот продолжил:

      – Твоя семья. Твоя боль… Это не повод…

      – Замолчи! Ты ничего не знаешь о боли. Ты не снимал с пики голову собственной жены и не вытаскивал из горы еще горячего пепла обгорелые трупы собственных детей. Одному из них было всего два года. Ублюдки Эдварда Однорукого, гореть ему в Хьоле вечность, не пощадили даже малышей. Так что не тебе говорить мне о боли, мальчик.

      – Как это случилось?

      – Когда началась война, во все ближайшие села и деревни были отправлены гонцы, чтобы предупредить магов. Все, кто хотел отправиться на острова, должны были немедленно следовать в порт на Крабовом берегу. Никто из Диама в порту так и не появился. Не то гонцов убили в пути, не то гонцы опасались появляться в поселке, который находился так близко к границе Фитии. Возможно, про Диам просто забыли. – Готтилф поднялся, вздохнул. Он оказался выше ростом, чем предполагал Габриэль. – А потом я вернулся, – отрешенно сказал он.

      Габриэль тоже встал.

      – Мне нужно на воздух, – сказал он, проводя ладонью по потному лицу.

      Готтилф поднял фонарь, молча кивнул на выход и, пригнувшись, вышел в коридор. Мэйт направился следом, купаясь в густом свете волшебного фонаря. Прозрачный кокон, наполненный безобидной магией, был установлен в фонаре неправильно, без нижней опоры. Поэтому качался и звонко бился о стеклянный сосуд, гоняя пятно света со стены на стену. Глядя на игру лучей, Габриэль вспомнил: бездари считали, будто маги помещают в фонари живых светящихся жуков. Хотя на самом деле это был всего лишь кокон, крепкий, похожий на огромную сосульку и способный беречь магию долгое время. И кокон, стоит заметить, вовсе не жука, а кларуса, мотылька, живущего на Семи островах. Но сейчас из-за тряски казалось, что в фонаре и вправду мечется огромный светящийся мотылек, а не его бездушный кокон. Габриэль улыбнулся, но потом подумал о несчастной женщине, чья цепь шуршала во мраке коридора, и ему стало стыдно и дурно, будто это именно он пленил и заточил ее в подземелье Диама.

      Коридоры подземелья оказались узкими и короткими. Габриэль не прошел и тридцати шагов, как перед ним из мрака выступила каменная лестница – несуразная, крутая, с мелкими опасными ступенями. Готтилф взошел на нее, поставил фонарь, накинув на него тряпку, и замер, прислушиваясь и водя носом по воздуху.

      Спустя пару звитт чародей осторожно сдвинул крышку, высунул голову, повертел ею, изучая обстановку, и наконец-то дал знак, что можно выбираться. В подземелье хлынул воздух прохладной летней ночи, подогревая желание поскорее покинуть душный коридор.

      Как только чародей оказался снаружи, Габриэль ухватился за край провала. После чего подтянулся на руках и с облегченным вздохом выпрямился в полный рост. Под звездным небом, под равнодушным взглядом луны, купаясь в море свежего воздуха.

      – Далеко не уходи, – сразу предупредил Готтилф.

      – Не буду, – буркнул