Белый огонь. Линкольн Чайлд

который с радостью приносит себя в жертву на костер эстетизма, – не смогу узнать лицо ужаса, когда загляну в него? Я вам вот что скажу: трепет страха не менее чувствен, чем трепет наслаждения, а возможно, и более. – Он подчеркнул свою мысль движением руки. – И потом, как-то раз мне рассказали такую ужасную историю, такую прискорбную в ее подробностях и по глубине зла, что я теперь уверен: после этого меня уже ничто не сможет напугать.

      – Как интересно, – слегка рассеянно проговорил Дойл, все еще пережевывая критические замечания собеседника по поводу Холмса.

      На крупном бледном лице Уайльда появилась едва заметная улыбка.

      – Хотите, расскажу? Только она не для слабонервных. – В интонациях Уайльда слышался вызов.

      – Конечно хочу.

      – Мне ее рассказали, когда я несколько лет назад ездил с лекциями по Америке. По пути в Сан-Франциско я остановился в Роринг-Форке, небольшом, довольно убогом, но живописном шахтерском городке. Я прочитал лекцию в шахте, и обитатели городка встретили ее очень хорошо. После лекции ко мне подошел один из рудокопов, пожилой человек с огорчительными – а может, напротив, благодатными – следами пьянства на лице. Он отвел меня в сторону и сказал: ему, мол, так понравилась моя история, что он готов поделиться со мной своей.

      Уайльд помолчал, смочил свои полные красные губы, элегантно глотнув вина.

      – Присаживайтесь поближе, мой добрый друг, и я в точности перескажу вам то, что услышал от него…

      Десять минут спустя кое-кто из посетителей ресторана в отеле «Лэнгхам», наверное, был удивлен, увидев, как под мягкий шумок разговоров и позвякивание столового серебра молодой человек в одежде сельского доктора резко поднялся из-за стола с бледным как смерть лицом. В волнении он перевернул свой стул и, прижав руку ко лбу, на негнущихся ногах направился к выходу, чуть не выбив поднос с деликатесами из рук официанта. Когда он исчез в дверях туалета, на его лице было неописуемое выражение отвращения и ужаса.

      Глава 1

Наши дни

      Кори Свенсон в третий раз зашла в женский туалет, чтобы проверить, как она выглядит. В ней многое изменилось с тех пор, как в начале второго курса она перевелась в колледж уголовного права имени Джона Джея. «Джон Джей» был консервативным колледжем. Какое-то время Кори противилась искушению, но в конечном счете поняла, что ей необходимо расти и играть в игру жизни, а не изображать из себя вечного бунтовщика. Фиолетовые волосы исчезли, а вместе с ними пирсинг, черная кожаная куртка, черные тени на глазах и другие символы принадлежности к племени готов. Кори ничего не могла поделать с татуировкой в виде ленты Мёбиуса на затылке, разве что носить длинные волосы и высокие воротники. Но она понимала, что со временем татуировку придется вывести.

      Если уж играть в эту игру, то играть хорошо.

      К сожалению, личные изменения Кори произошли слишком поздно, с точки зрения ее научного руководителя, бывшего нью-йоркского полицейского, а ныне профессора. У нее было такое чувство,