Перехваченные письма. Роман-коллаж. А. Г. Вишневский

к южной заставе. За то короткое время, что мы провели под крышей, выпал снег, чистый, рыхлый и замел колеи дорог и присохшую грязь. Местному жителю велено показывать нам путь, но не по главной дороге, которая уже отрезана противником, а через леса и овраги.

      Начался памятный для нас переход. Тихий снег сыпал, не переставая, ровно, упорно. Сперва казалось не так холодно. Колонна продвигалась совсем медленно, чтобы не отставали повозки и пушка Гочкиса, которую на руках приходилось переносить через канавы. Мы перешли много ручьев, черневших на дне оврагов между свежими сугробами. Почти ни у кого не было зимнего обмундирования. Солдаты постарше иногда бежали перед лошадьми, чтобы не отморозить ног; молодые дремали на седлах. Прошло два часа, еще час, еще. Я застыл от холода и утомления. Казалось, что лошадь все время пятится назад, а деревья по обе стороны шагают вперед, уходят куда-то двойным рядом, спускаются в лощины, поднимаются по белым скатам. Наконец, когда никто уже не надеялся на окончание перехода, вошли в лесной поселок и завалились спать под первыми попавшимися навесами.

      Утро ослепило нас солнечным блеском на белой поляне. Поселок со всех сторон окружали осыпанные инеем деревья. Диди осведомился, как я себя чувствую, и, узнав, что отлично, послал со взводом в разъезд. Поболтавшись по окрестным лесным хуторам, я вернулся к полудню на нашу стоянку и узнал важную новость. Диди вызвал меня и объявил следующее: во время вчерашнего перехода около половины состава эскадрона отморозило ноги, руки, уши; всех их нужно лечить, и на долгое время они выходят из строя. То же самое произошло во втором эскадроне. Продолжать оставаться с таким уменьшенным дивизионом всем офицерам не имеет смысла. Поэтому, с одобрения полкового командира, он с Андреем, забрав обмороженных людей, уезжают сегодня поездом в Крым, где будут формировать новый эскадрон, для весны; а я назначен командиром над остающимися и, наверное, хорошо справлюсь с моей задачей, так как я теперь освоился с военной службой и имею достаточно авторитета над солдатами.

      За несколько минут перед этим разговором, стоя на крыльце, я слышал, как Диди говорил Никифору Андреевичу, заканчивая фразу и умышленно громко, чтобы дошло до меня: "Секите кого хотите, я теперь не вмешиваюсь. Обратитесь к корнету Рихтеру". Я не понял, что это значило, теперь все объяснилось. Я вышел к Никифору, который стал рассказывать, с непривычной почтительностью глядя мне в глаза, что он решил одеть остающихся солдат в полушубки, взятые по одному или два с каждого двора, что мужики как будто не слишком бунтуют, но есть одна абсолютно вредная баба, которая агитирует против нас, и если ей всыпать шомполов, все пройдет гладко, а то люди совсем приуныли без зимнего обмундирования. Пока он говорил на своем особом языке бывалого вахмистра, видавшего над собой многих офицеров, употребляя специально вахмистрские термины, давая мне понять, что на меня рассчитывают больше, чем на уставшего прежнего командира, что на меня солдаты особенно надеялись и только и ждали, что я их возглавлю, –