Кто такая Айн Рэнд?. Антон Вильгоцкий

неизбежности, обреченности. В образованных, реформаторских кругах обычным делом стало мнение, что Соединенные Штаты тоже должны принять коммунизм или, по меньшей мере, социализм. И сильнее всего этим настроением были проникнуты богемные круги Нью-Йорка, его художники, философы и писатели…

      По всему выходило, что Рэнд сбежала из Советской России только для того, чтобы вновь оказаться в окружении коммунистов! Это ей совсем не нравилось. Борьба за существование в Голливуде лишь укрепила ее веру в ценности индивидуализма, и она оставалась приверженкой конкурентной рыночной системы, в рамках которой некогда процветало дело ее отца. Даже сейчас, когда страна была погружена в депрессию, Рэнд язвительно насмехалась над предположениями о том, что коллективные усилия смогут остановить экономическую агонию Соединенных Штатов.

      Особенно ее возмущали восторженные газетные публикации о жизни в России. Из писем родных она знала, что за годы, прошедшие с ее отъезда, условия там только ухудшились. Даже ее высокообразованная и чрезвычайно изобретательная семья всего лишь сводила концы с концами. Сестры работали экскурсоводами и покорно посещали политические собрания, чтобы удержаться на работе. Как-то раз у отца Айн ушло несколько дней на то, чтобы найти в городе лампочку. Домашние очень радовались, когда Анна Розенбаум смогла однажды купить целый мешок яблок. У Рэнд была рукопись, которая наглядно демонстрировала ужасы жизни под гнетом коммунизма – но богатые ньюйоркцы, никогда не бывавшие в России, только хмыкали над ее свидетельствами.

      К этому добавилась конфронтация с продюсером Элом Вудсом, у которого было собственное видение того, как должна выглядеть постановка «Ночью 16-го января». На протяжении зимы и весны 1935-го Вудс постоянно обещал, что подбор актеров и репетиции могут начаться в любой момент. Источник финансирования, наконец, появился в середине лета, когда поддержать проект вызвался театральный магнат Ли Шуберт. Казалось бы, настало время праздновать – но не тут-то было. Начались сражения за текст пьесы – и Вудс, которого Рэнд еще недавно считала очень хорошим продюсером, оказался далеко не столь любезен, как он казался сперва. Он и Рэнд до хрипоты спорили над каждым кусочком текста. Вудс требовал, чтобы она сократила «напыщенные» речи в суде. Он ввел в пьесу новый реквизит (пистолет) и персонажа (смеющуюся проститутку в мехах, которую, по слухам, играла любовница Шуберта). Также Вудс много рассуждал о том, что громоздким философским построениям не должно быть места в популярном развлекательном произведении. Чем больше правок он вносил – тем менее мотивированными становились персонажи, что, с точки зрения Рэнд, выглядело как банальное разрушение истории, которую она тщательно выстраивала, чтобы протестировать систему ценностей людей, посещавших театр. Когда она начинала протестовать против навязываемых им изменений, Вудс восклицал: «Но ведь это же ваша первая пьеса! А у меня за плечами годы работы в театре!» Но его огромный опыт мало что