Зимняя вода. Сюзанна Янссон

воды, так, чтобы ее отражение не попало в кадр.

      Вокруг талии она повязала ремень, какие обычно используют альпинисты, а к ремню с помощью карабина прикрепила веревку. Креплением для другого конца веревки и противовесом служил Бекке.

      Он сидел, откинувшись, в маленькой лодочке, одетый в рабочую куртку, непромокаемые штаны и высокие резиновые сапоги, было видно, как он наслаждается игрой света на небе, раскинувшемся над ним.

      – Я прожил на этом острове всю жизнь, – сказал он. – Но мне никогда не доводилось столько смотреть на небеса.

      – Мне тоже, – согласилась Майя. – Правда, я жила в основном среди небоскребов или в лесу.

      Она выпрямилась и схватилась за поясницу, потом отложила камеру и потерла окоченевшие руки – чтобы работать с камерой, пришлось надеть перчатки с обрезанными пальцами.

      – Черт, ну и холодина, – сказала она.

      – Иди сюда, – произнес он и потянулся к ней.

      Она положила руки на его ладони, и он начал согревать ее замерзшие пальцы своим дыханием.

      – Это небо меняется, потому вода и выглядит каждый день по-разному, – продолжала она.

      – Только из-за этого? Из-за неба?

      – Ну и от ветра, конечно. Может быть, влияют и частички в воде. Но в основном небо.

      – Я, собственно, никогда и не замечал, что вода как-то меняется. Пока не увидел твои фотографии, – сказал Бекке.

* * *

      Они были знакомы всего несколько месяцев. Она ехала на акупунктуру лечить травмированный на теннисе локоть, заплутала и тут увидела его в саду – саду, заваленном, как ей показалось, всяким металлоломом. Он жег в бочке ветки и листья, а она высунулась из машины и спросила, не знает ли он, где находится улица Смарагдвэген.

      – Это совсем другая часть острова, – сказал он, снимая перчатки. Она видела, как изо рта у него вырывается пар, смешиваясь с дымом из бочки.

      – Вот черт, – вырвалось у нее. – Значит, я уже не успею.

      Тогда он пригласил ее на чашечку кофе в свое ателье, оборудованное в старом фургоне, где повсюду лежали эскизы и модели, а также стояли два потертых кресла, в которых они и устроились.

      Оказалось, что Бенгт-Оке, или Бекке, работает скульптором, а ржавые металлические конструкции в его саду – материал для нового проекта, скульптуры, которую должны были установить на площади в одном небольшом шведском городке.

      Потом она позвала его к себе с ответным визитом, и они начали встречаться регулярно. Она даже мельком познакомилась с его сыном Йокке, длинноволосым зоозащитником, который был плодом мимолетной связи, случившейся двадцать лет назад, и теперь жил в коллективе единомышленников за городом, недалеко от Гетеборга. Бекке обычно говорил о сыне и его образе жизни с легкой иронией, но Майя сразу поняла, что в последнее время он сблизился с сыном, хотя пока тот был маленьким, он не принимал в жизни мальчика большого участия. Теперь у них, кроме друг друга, никого не осталось. Мать Йокке, которая вырастила сына одна, умерла от рака несколько лет назад, а Бекке так и не женился – может быть,