Мужчины любят грешниц. Инна Бачинская

молвила мама мягко, – я понимаю. Она сказала, колдун…

      – Не знаю! Вряд ли тот самый. Их теперь столько развелось, сама знаешь!

      – Темочка… – Мама озабоченно смотрела на меня.

      – Ма, ты действительно отведешь его в садик? – Я вилял как заяц, преследуемый собаками.

      – Конечно! Давай адрес! – Каков следовательский прием!

      – Откуда у меня адрес? Сейчас спросим… Я вас отвезу.

      Я отвез Ренату в театр, потом маму и Павлика в детский сад и поехал на работу. Рената на прощанье обняла меня, шепнув: «Спасибо! Сегодня у меня спектакль, я до одиннадцати!» – и упорхнула. За трогательным прощанием наблюдали две личности женского пола, курившие у черного входа. По тому, как оживленно они затрясли головами и обменялись фразами, я понял, что родилась легенда. Рената подошла к ним, и вся троица сердечно расцеловалась.

      Мама повела Павлика в садик, а я посидел немного в машине, прикидывая, не зайти ли самому, мне хотелось увидеть вчерашнюю барышню и сказать ей… что-нибудь – «бу!», например, и посмотреть на ее испуганное лицо. Одернув себя, я уехал…

* * *

      А вечером снова пришла та самая воспитательница Анечка с птичьей фамилией Чиликина.

      – Артем Юрьевич, – сказала она, едва не плача, прямо с порога, – извините меня! Я не знаю, как это получилось! Честное слово! Я до сих пор не могу прийти в себя… Спасибо вам большое!

      Благодарность была вполне нелепа, но я понял ее: «Спасибо вам за то, что не оказались растлителем малолетних, сексуальным маньяком и жуликом-вымогателем! За то, что не приставали ко мне, не пытались воспользоваться ситуацией и не рассказали актрисе Ананко, что я бросила Павлика».

      Я зазвал ее на кухню – бедная девочка не посмела отказаться – и напоил кофе. Пододвинул коробку конфет, предложил не стесняться. Она не посмела поднять на меня глаза, но конфеты ей, видимо, понравились, и о фигуре она беспокоилась меньше всего.

      – Сколько вам лет, Анечка? – вдруг спросил я.

      Она испуганно вздрогнула, перестала жевать, вспыхнула. Проглотила конфету и сказала неуверенно:

      – Двадцать один.

      – Прекрасный возраст! – фальшиво обрадовался я. Теперь нужно снисходительно похлопать ее по плечу и озабоченно посмотреть на часы – делу время, потехе час. Но я медлил, смотрел на нее со странным чувством, как человек, пытающийся вспомнить что-то – то ли чье-то полузабытое лицо, то ли оброненное когда-то слово, то ли жест, интонацию, взгляд. То ли себя в ее возрасте…

      Она неловко поднялась, не допив кофе. Похоже, я испугал ее – удивительно несовременная девица.

      – Мне пора… меня ждут!

      – Кто? – не удержался я.

      Ей не пришло в голову, что можно не ответить, а лишь загадочно пожать плечами (именно так бы и поступила актриса Ананко!) – какое, собственно, тебе дело?

      – Миша. Он во дворе. – И на всякий случай напомнила: – Это мой жених.

      – Жених? Зовите сюда жениха!

      – Не нужно, – смутилась она. – Он не пойдет. Спасибо, но мне пора, честное слово! Мы идем в кино.

      Я сунул ей коробку с оставшимися