Дым от костра. Дмитрий Александрович Лагутин

>

      Стоит непрекращающийся низкий гул.

      Вокруг вздымаются и застывают черные волны, плывут хороводами огни. Из лопающейся земли тянутся толстые паучьи лапы, похожие на черные бамбуковые стебли, бьют по воздуху, скребутся, корчатся.

      Одна лапа дотягивается до моей ноги и с хрустом пробивает колено, вторая ныряет под лопатку, цепляется за ребра, как крюк.

      Я открываю глаза и вижу, как от окна через комнату тянется прямоугольник света – взбирается на комод, выгибается, жмется в угол.

      Я отворачиваюсь к стене. Сон ушел, но сердце еще долго будет ходить ходуном, и этот гул…

      Понимаю, что гул никуда не исчез – более того, он сжался, взял новую ноту и теперь больше похож на рев.

      Рев перфоратора.

      За моим окном – стройка. Это ее прожектор застилает комнату белыми прямоугольниками. Днями напролет стройка стучит, гудит, визжит и шипит.

      Но – ночью? Перфоратор – ночью?

      Я сел на кровати. Робко тикают часы. Половина третьего.

      В половину третьего – перфоратор?

      Рев усилился, потом стал глуше.

      Я встал, прошел на кухню, ударился коленом об угол стола. Выбрался на лоджию, открыл окно.

      Надо мной возвышается серая коробка новостройки с сотней черных глазниц. Из-за коробки выглядывает тонкая рука крана. Надрываются три прожектора.

      Рев смолк, потом возобновился.

      Я повертел головой – не может быть, чтобы это мешало только мне. Сейчас начнут по одному загораться окна, соседи будут высовываться по пояс, кто-то выйдет из подъезда.

      Эта стройка у всех поперек горла стоит. Мало того, что загородили реку, так еще и шумят.

      Но – ночью?

      Это уже верх наглости.

      Никто, однако, не высовывается по пояс, и дверь подъезда не хлопает.

      Я всмотрелся в черные глазницы. Не будут же они работать в темноте? Рев поплыл в сторону, словно перемещался с этажа на этаж.

      Может, это и не перфоратор? Что тогда?

      На седьмом этаже моргнула желтая лампа. Рев затих.

      Все?

      Я постоял, прислушиваясь. Ночь была звездная, теплая – с осенью в этом году повезло. От реки тянуло дымом – по вечерам дачники на том берегу жгут костры.

      Залаяла собака, еще одна, по двору пробежала целая стая, наступила тишина.

      Я закрыл окно, шагнул на кухню, выпил стакан воды, постоял немного, прислонившись к стене. Потом вернулся в комнату, растянулся на кровати, стал смотреть на светлый прямоугольник.

      Едва стал засыпать, снова раздался рев – такой яростный, что я вздрогнул.

      Меня затрясло от возмущения. Я вскочил и принялся одеваться, ругаясь вслух. Выбежал в коридор, сунул босые ноги в ботинки, хлопнул дверью и оказался в подъезде.

      Пока ждал лифт, репетировал тираду.

      Лифт полз с неохотой – точно только что проснулся. В кабине пахло табаком.

      Когда я вышел из подъезда, во дворе стояла тишина. Новостройка смотрела равнодушно, над ней серебрились звезды.

      Залаяли вдалеке собаки.

      Я пересек двор, пробираясь между припаркованными машинами и уткнулся носом в наспех поставленный забор. Забор был хилый и зиял дырами – оторванные доски валялись тут же.

      Я выбрал дыру пошире и полез внутрь.

      Едва я оказался по эту сторону забора, меня оглушил рев. Мне стало не по себе.

      Рев покатился по округе, обрастая эхом.

      Я нашел взглядом окно, в котором моргал свет, и заспешил к подъезде. Новостройка нависала, как великан, загораживая собой половину неба. Все время казалось, что из окон вот-вот посыплется строительный мусор.

      Но подъезд был на удивление чист и аккуратен. Свет прожекторов протискивался на лестничные клетки какими-то осколками, обрезками, сыпался по ступеням, лип к перилам – и подъезд сплетался в причудливый серебряный калейдоскоп.

      Рев забился по стенам с новой силой.

      Снова стало не по себе. Я даже остановился – не вернуться ли? – но тут же себя пристыдил и взялся за перила. Предстояло восхождение.

      Рев стал глуше.

      На каждом этаже я выглядывал в окно, окна смотрели на реку. По ней тянулся то ли дым, то ли туман, на том берегу мерцали огни. В окружении звезд горел прожектором диск луны.

      Рев затих, послышалось какое-то шевеление, звон инструментов. Я запрокинул голову, заглянул в тоннель перил, уносящийся вверх, прикинул – должно быть, все-таки седьмой, не ниже.

      Между пятым и шестым я зазевался и зацепил ногой притаившуюся у перил жестяную банку. Банка опрокинулась, и на ступени хлынула широкой полосой белая краска. Банка со стуком покатилась вниз, ткнулась в стену под окном и замерла.

      Тут же наверху заревело.

      Я застыл. Посмотрел сконфуженно на ступени, двинулся дальше.

      На седьмом ревело так, что у меня спина похолодела. Лестница