Без очереди. Сцены советской жизни в рассказах современных писателей. Людмила Улицкая

без стоимости посуды.

      На этикетках вина и водки было обозначено: цена без стоимости посуды. Но вот что замечательно: про классическую “Московскую особую” водку до всех подорожаний (то есть до середины 70-х) было известно, что она стоит 2 руб. 87 коп. “Два восемьдесят семь” – это были заветные слова, пароль, “мем”. Но это была цена с посудой. А про пиво “Жигулевское” говорили, что оно стоит 25 коп. Но это была цена без посуды. Почему так? Один сильно пьющий мужчина объяснял мне, что водку неудобно, как-то неловко покупать, протягивая бутылку на обмен. Потом сдадим! А пиво, наоборот, глупо покупать, не протягивая на обмен пустую бутылку – может, даже выпитую только что, с перепонками пивной пены внутри. Такой вот этикет тогдашних пьяниц. Со старых верных покупателей продавщицы иногда не брали денег за бутылку – под честное слово, что вот сейчас прямо у прилавка выпьет и отдаст.

      К ценам на выпивку люди относились очень придирчиво. Один старый актер, сосед по подъезду, говорил мне у винного прилавка: “Берете «Московскую»? Напрасно! Я беру «Кубанскую», на двадцать пять копеек дешевле, а эффект тот же”. Еще одна дама, мамина подруга, описывая лихость и тороватость своего нового ухажера, отмечала: “Водку берет не «Московскую», а «Столичную», вот это я понимаю – мужчина!” “Столичная” стоила 3 руб. 7 коп. с посудой, то есть на 20 коп. дороже “Московской”. Правда, бутылка была гораздо красивее. Ну, а коньяк по цене 4 руб. 12 коп. за бутылку вообще считался безумной роскошью, гурманством, эстетством, почти распутством.

      В те баснословные года цена содержимого была сопоставима с ценой стеклянной бутылки. Разумеется, чем напиток дороже, тем ниже была, так сказать, удельная цена посуды. Но тем не менее. Цена бутылки составляла 4 % цены водки, около 10 % цены дешевого крепленого вина, почти половину цены пива. А с кефиром еще лучше: он стоил 30 коп. с посудой. Широкогорлая кефирная бутылка – 15 коп., и сам кефир – столько же. То есть можно было принести две пустые бутылки и получить одну полную.

      Особым шиком считалось выпить столько вина, чтоб на сданную посуду можно было купить еще одну бутылку. Это в интеллигентном народе называлось “вторая производная”.

      Когда человек жаловался на безденежье, он говорил: “Прямо хоть иди бутылки сдавай”. И это были не просто слова – на сданные бутылки можно было продержаться до зарплаты. Пустая пивная бутылка стоила 12 коп., а буханка самого простого ржаного хлеба – столько же (батон белого – 13 коп., буханка “орловского” или круг “обдирного” – 14 коп.). Пакет молока – 16 коп. Проезд на метро – пятачок, в троллейбусе – четыре копейки, в трамвае и вовсе три. Сдал три бутылки – день прожил. Не умер с голоду, по крайней мере.

      С одной стороны, конечно, приятно. В самых крайних обстоятельствах не надо бежать работать за скудную поденную оплату, и даже не надо просить Христа ради. Можно просто сдать бутылки. Невыносимая легкость бытия. Но если хорошенько подумать, то становится ясно: буханка хлеба по цене пустой бутылки – это разврат.