И ты был богом. Юрий Лаковский

быть, прошла ещё одна година,

      Японский Бог, и что в звездáх за спешка,

      Остался я один, да, вон, еще скотина, —

      На небе Стешка.

      Давай помянем бабу-то, что ж мы, не люди,

      Под сеном у меня укрылась фляга,

      Ну, пухом ей земля, и пусть с ней ангел будет,

      А с нами брага!

      Как ручеёк она меж камней известковых,

      Всё сдобрит песней – дойку, стирку, калду2,

      За ней тогда всё увивался участковый,

      Убил бы падлу!

      Но сам тогда он наказал себя за норов, —

      Зачем лезть на рожон, да после браги,

      Его тогда на «чёрном воронке"3 и в город,

      Подох в тюряге.

      Что за напасть, как чёрт урчит сегодня в брюхе,

      Глаза слезятся на ветру, хоть выколь,

      Видать, давно не украшал я крест старухе

      Живой гвоздикой!

      Ты, верно, засыпаешь от моих историй?

      Наплюй на них, поспи на сене малость,

      Мне не гореть уже от счастья и от горя,

      Что делать, старость!

      А сам-то про себя хоть помнишь свою кралю?

      Бывало, вижу вас, – сидят, воркуют,

      И нешто не дурак, что променял Наталью

      На городскую?

      Глаза-то у неё – горящих два уголья,

      Бывало, взглянет, – всё нутро зарúтся,

      И как в тумане слышу, – здравствуй, дядя Коля!

      Всё думал – снится.

      То яблок сунет мне румяных, то смороды,

      А я всё ладил ей зимою санки,

      Видать, и в наши родники и огороды

      Слетает ангел.

      А как она сейчас? – Так, значит, оклемался!

      Вот в буркалы твои смотрю и вижу,

      Запросто так, как тень, по свету ты скитался

      С горою книжек.

      А жил бы здесь, смотри, ну где ты сыщешь

      Такую сучью красоту с телеги?

      Её спокон веков, ни за какие тыщи

      Не купишь в Мекке4.

      Вот, человек, возьми, душа и ум – потёмки,

      Всё что-то ищет, ёрзает, бросает,

      И подстелить бы рад себе под зад соломки,

      Но где, – не знает!

      Ты, вот что, уши-то свои закрой, на милость,

      Мне бы сказать тебе о ней немного,

      В твоих руках она, как солнце, вся лучилась,

      И ты был Богом!

      Ты мог её создать величьем своих искор,

      И бабья суть её свилась бы в зори,

      Ну, кажется, приехали, тебе тут близко,

      Чай, помнишь, что ли?!

      И, больно, не серчай на старика-шишигу,

      Вон, отмахали две версты, и нате!

      Сподобься уж, зайди и захвати мне книгу

      О Митридате5.

      Чайку попьем с тобой, собрал я много мяты,

      Клубника в погребе, варила женка,

      У старого моста найдешь мои палаты,

      Там, где колонка.

      Я провожал его открытым долгим взглядом,

      Жизнь не скрутила старика в цигарку,

      Не подобает нам учить ходить за стадом

      В горах овчарку.

      Мой дом увяз в саду, два дня я дурью маюсь,

      Почистил двор, отнес весь хлам на свалку,

      А в три часа утра я с шорником встречаюсь —

      Звал на рыбалку.

      Его все Митричем зовут тут в околотке,

      Прошел войну, медалей два десятка,

      И было время – шибко пристрастился к водке,

      Душа – загадка!

      А в кич6 его определили по раненью,

      В стройцехе с хромотой он не работник,

      Вот сбруи и латал под старость, к сожаленью,

      Хороший плотник.

      Сухой короткий свист – тут тоже своя марка —

      Никто не мог под Митрича сработать,

      У вишенника встал и ждет, в зубах цигарка

      Под самый ноготь.

      Две удочки в руке, махнул – Айда на лодку!

      Без нас лещи и караси тоскуют,

      А лещ хорош поджаристый с лучком под водку,

      Его смакуют!

      Ты весла то не рви, куда нам торопиться?

      И солнце не сползло еще с Америк!

      Смотри, сожрал туман, как призрак бледнолицый,

      Зеленый

2

Огороженное место для скота;

3

Милицейская машина;

4

Богатейший древний город на Востоке, славился фантастическим ассортиментом товаров;

5

Великий полководец древности, угрожал Риму;

6

Мастерская по ремонту и хранению сбруи;