День после соловьев, год седьмой. Владимир Михайлов

пути в никогда до конца не исследованной стране. Койка ворковала всё громче. Потом две массы слились, и начался медленный взрыв. Постель даже умолкла, исчерпав, наверное, свои способности, и только сигаретный дым метался по комнатке, словно налетел ураган.

      Герван, честное слово, не ожидал, что ещё способен на такое. Вот что значит – выспаться всласть… А вообще-то рядом с Марголизой и фараонова мумия не улежала бы спокойно. Вот каким достоянием он, Герван, обладает – и будет, надо надеяться, владеть ещё не один год и не пять…

      – Старичок! – сказала Марголиза тихим голосом, отдыхая. – А ты молодец. Скажи теперь это твоё словечко.

      – Экузинаст… – протяжно выдохнул он. – Ты только не спеши уходить…

      – Нет, – успокоила она. – Я знаю, ты не устал. Вот выпей.

      Она протянула Гервану стакан – тот самый, его ночной, с маленькой щербинкой от неудачного падения когда-то. Герван принял стакан и, даже ещё не пригубив, откинул в восторге голову:

      – О-о! Не вода! Что же тут?

      – А ты уже и забыл? Восьмигранное!

      – Неужели «Адмирал Барн»?

      – Ага! Вспомнил!

      – Что же у нас за праздник сегодня? – не выдержал он, отпив из стакана и сладко переводя дух.

      – Праздник… – проговорила она, но дальше объяснять не стала – пальцы её снова коснулись струны, натягивая её постепенно до тугого, высокого звона, и вскоре койка опять заволновалась. И лишь когда Герван допил всё до конца и повторил свой вопрос, Марголиза ответила – но совершенно иным уже, строгим и даже горьковатым голосом:

      – День после соловьёв. Такой вот праздник.

      – Ну и что?

      – Какой год на дворе – наш год – помнишь?

      – А как же. Двадцать первый. А…

      Тут только он вдруг сообразил:

      – Год, кратный семи. День после соловьёв…