Охотники на мамонтов. Джин М. Ауэл

костями мамонтов, образовалось что-то вроде жесткой сетки, отверстия которой были заполнены травой; на этот каркас можно было спокойно класть объемистые кожаные тюфяки, набитые шерстью мамонта. Покрытая меховыми шкурами, платформа превращалась в теплую и удобную лежанку или кушетку.

      «Странно, – подумал Джондалар, – неужели у этого очага никто не живет?» Обстановка помещения, в которое их привели, казалась достаточно скудной, но, несмотря на это, оно имело вполне жилой вид. В выложенном камнями очаге пылали угли, на некоторых лежанках были сложены меха и шкуры, а на крючках висели пучки высушенных лекарственных трав.

      – Наши гости обычно живут здесь, у очага Мамонта, – объяснил Талут, – если Мамут не возражает. Я должен спросить его.

      – Конечно, Талут, они могут располагаться здесь.

      Голос донесся откуда-то сзади, где находилась одна из свободных скамей. Джондалар обернулся и, приглядевшись, заметил, что одна из меховых шкур зашевелилась. Затем обозначилось лицо с двумя горящими глазами – на верхнюю часть правой щеки была нанесена зигзагообразная татуировка, которая, словно дорожка, бегущая через овраги, спускалась вниз по глубоким морщинам, оставленным невероятно долгой жизнью. То, что Джондалар принял за зимний мех какого-то животного, оказалось большой белой бородой. Старец, сидевший на кушетке, скрестив ноги, изменил позу, и две его тощие и длинные нижние конечности опустились на земляной пол.

      – Что так поразило тебя, мужчина из зеландонии? Ты не заметил меня? А твоя подруга знала, что я здесь, – сказал старец громким выразительным голосом, который не слишком вязался с его почтенным возрастом.

      – Ты правда знала, Эйла? – спросил Джондалар, но женщина, похоже, не слышала его.

      Эйла и старец неотрывно смотрели в глаза друг другу; казалось, между ними возникла незримая связь, позволявшая проникнуть сквозь телесную оболочку и познать самую суть человеческой души. Затем молодая женщина опустилась на землю перед старым Мамутом. Не поднимая головы, она сидела перед ним, скрестив ноги.

      Джондалар был явно смущен и озадачен. Она воспользовалась языком жестов, на котором – судя по ее рассказам – общались между собой люди клана. Женщине клана надлежало принять именно такую позу, выражавшую уважение и почтение, если она хотела получить разрешение для продолжения молчаливого разговора. Джондалар помнил тот единственный раз, когда она села в такую позу перед ним. Тогда ей хотелось сказать ему нечто важное, нечто такое, что она еще не могла выразить по-другому; в то время Эйла выучила слишком мало слов и не могла рассказать ему о своих чувствах. Ему было непонятно, каким образом язык, состоящий из поз, жестов и отдельных звуков, может быть более выразительным, чем язык слов, но самым невероятным казалось то, что эти люди вообще были способны общаться друг с другом.

      Ему не понравилось, что она ведет себя здесь подобным образом. Джондалар даже покраснел, увидев, что она, никого не стесняясь, решила