Ник и Ясмина. Ксения Леонидовна Пашкова

на учебу. Уверен, все жаждут увидеть мои ввалившиеся глаза и посеревшую болезненную рожу. Уже представляю, какими жалостливыми и наигранно сочувствующими будут их взгляды. Лучше бы им отнестись ко мне с насмешкой и жестоким пренебрежением, чтобы в очередной раз убедить меня в мысли, что я, как ни крути, ничего в этой жизни не стою.

      Мама традиционно без стука врывается в мою комнату с утренней порцией таблеток разной формы и стаканом воды.

      – Просыпайся! – Она принимается раскачивать мое свернувшееся в клубок тело, пока я недовольно мычу под одеялом. – Не вынуждай меня снова приносить холодную воду.

      Она не понимает. А я не могу объяснить, что не все происходящее зависит от меня. Иногда я выхожу из-под собственного контроля.

      – Сегодня обойдемся без ледяной воды, – отвечаю я, выбравшись из-под теплого одеяла.

      – Ну, рассказывай, как настрой? Боевой? – Она смотрит на меня с плохо скрываемой надеждой в светлых глазах.

      – Конечно, ма, по мне разве не видно? – Я давно перестал натягивать на лицо счастливую маску, потому что улыбка все равно выходит какой-то жалкой кривой гримасой.

      – Но врач сказал… – Ее голос окрашивается внезапным разочарованием.

      – Мы все знаем, что он сказал, ма, но это не значит, что все так быстро вернется в прежнее русло.

      Из любви к ней я просто не могу сказать, что как прежде уже ничего не будет.

      – Что ж, – она кивает в сторону таблеток и направляется к выходу, – надеюсь, завтра тебе станет чуточку лучше.

      Само только слово «завтра» должно вселять надежду, ведь новый день всегда несет в себе перемены, возможности и шанс что-то изменить. Но для меня существует только «сегодня», да и то только если повезет (везением я называю дни, когда моя крыша не подтекает и остается сухой).

      Мне никогда не нравилась зима со всеми ее неизменными атрибутами: нелепыми праздниками, теплой одеждой, удушающими шарфами, постоянно теряющимися перчатками, скользкими дорогами и метелями, превращающими меня в злобного замерзшего снежного тролля. Но в этом году мне абсолютно плевать на все вышеперечисленное.

      Из-за подтормаживающего сознания у меня уходит несколько минут на то, чтобы рассмотреть высокие, кажущиеся мягкими, сугробы. Я подхожу к образовавшемуся пригорку и, повернувшись к нему спиной, падаю прямо в объятия снега. Если мама сейчас посмотрит в окно и увидит эту изящную картину, ее точно хватит инфаркт.

      Я лежу и пытаюсь понять собственные чувства, набираю в руки снег и жду, пока он растает. Делаю так до тех пор, пока покрасневшие ладони не начинают гореть. Вместо того чтобы подняться, я равнодушно бросаю небольшую горсть январского снега себе в лицо. Его часть попадает в глаза, и мне приходится их закрыть, погрузившись на какое-то время в мир кромешной тьмы и холода.

      – Ник! – Откуда-то со стороны раздается звонкий встревоженный женский голос, который я узнаю в любом состоянии.

      Я лениво поворачиваю голову и замечаю бегущую ко мне Лунару. Дуреха снова вышла из дома без шапки. Куда только смотрит ее писатель?

      – Ты, ты… – Она тяжело дышит после пробежки по сугробам. – Ты чего тут валяешься?

      – Тебя жду. – Я снова перевожу взгляд на бледно-голубое небо и солнце, спрятанное где-то там за лохматыми облаками.

      – В снегу?!

      – А что? Ты же любишь нашу планету, а это… – Я хлопаю ладонями по снежному покрову вокруг себя. – Это настоящее единение с природой.

      – Холодно ведь, – осторожно говорит она, явно волнуясь из-за моей возможной реакции.

      – Э-э-эх, думал, вместе полежим. – Приходится подняться, потому что в последнюю очередь мне хочется огорчать Лу.

      Не успеваю я сделать несколько шагов, как она рывком останавливает меня и принимается молча стряхивать с моей одежды снег. На это «мероприятие» у нас уходит несколько минут, во время которых у подруги в глазах стоят слезы. Не в силах примириться с собственным бессилием я отворачиваюсь.

      – Тебе не обязательно было за мной заходить, – замечаю я, когда мы уже сидим в забитом до отказа автобусе.

      – Обязательно, – строго отвечает подруга, поправляя растрепавшиеся от ветра темные волосы.

      – Я не собирался лежать там весь день. Просто стало интересно.

      – Интересно, каково это – замерзнуть насмерть?

      Порой Лу становится такой беспощадной, что ее трудно узнать.

      – Веришь или нет, но умирать я там не планировал.

      – Неужели? – она делает удивленное лицо. – В любом случае больше так не делай.

      – Ладно, Лу, – я бережно касаюсь ее руки, – извини за это.

      – Просто я так испугалась. – Подруга смотрит мне прямо в глаза. – Понимаешь? Ты выглядел таким потерянным и беззащитным.

      – Прости, я как-то не подумал. Мне очень стыдно, веришь?

      В общении с подругой я всегда становлюсь тем самым рыжим котом из Шрека с огромными жалостливыми глазами. Раньше мне не приходилось извиняться перед ней так часто,