Дерево Серафимы. Владимир Царицын

человека – не отснятый на киноплёнку материал, который можно монтировать, как захочешь. Серафима занимает в моей памяти центральное место, но всё, что вокруг неё – обрамление бриллианта.

      Когда я в первый раз поцеловал Серафиму…

      Я едва не заржал (и заржал бы, если б сумел) когда возникла первая фраза воспоминаний. Получилось как у Нестора Петровича из «Большой перемены»: «когда я в первый раз поцеловал Полину…»

      Когда я впервые поцеловал Серафиму, она сжала губы, но вырываться не стала.

      – Ты не умеешь целоваться? – спросил я, оторвавшись от её твёрдых губ. Спросил, как удивился.

      – Не умею. Никогда не целовалась. А ты?

      – Я тоже не умею, – признался я.

      – Я о другом спрашивала. Ты раньше целовался с кем-нибудь?

      – Не-а, – ответил я. – Ты у меня первая.

      Серафима глянула на меня снизу вверх и засмеялась.

      – Ты что смеёшься? – спросил я, – не веришь?

      – Почему? Верю. Просто смешно стало. Мы с тобой прямо как взрослые. Стоим, целуемся.

      – Это называется – целуемся? А давай ещё раз попробуем? Только ты… – я замялся.

      – Что?

      – Губы разожми.

      Сима воровато оглянулась по сторонам – мы стояли на аллее весенних клёнов Первомайского сквера – в поле видимости прохожих не наблюдалось. Убедившись, что нас никто не видит, Сима закрыла глаза и протянула мне свои мягкие расслабленные губы. Не помню уже точно, насколько хорошим был этот поцелуй, насколько он был правилен, но теперь мне кажется, что тот поцелуй был самым сладким в моей жизни. У меня заколотилось сердце, а душа наоборот, замерла.

      Сейчас всё не так. Сейчас четырнадцатилетний парень и девушка, его сверстница, решив заняться любовью, ищут место и занимаются ею. Они вдоволь насмотрелись эротических и порнографических фильмов, начитались газет и журналов подобного толка и знают о сексе всё, во всяком случае, гораздо больше нас, стариков. Они знают, как предохраняться от СПИДа и от нежелательной беременности, знают, что надо делать, чтобы получить самому и доставить партнёру максимальное удовольствие. Они знают многое. Мы, четырнадцатилетние конца шестидесятых годов, не знали про это ничего. У меня даже не возникло желания залезть Серафиме под кофточку. Впрочем, ничего существенного я бы там и не обнаружил. Не было там ещё ничего существенного. Мы просто целовались с Серафимой, и это было восхитительно.

      Мы и после, когда уже освоили науку поцелуев, не пытались зайти дальше дозволенного. Кем дозволенного? Наверное, почерпнутыми из общедоступной литературы и массового совдеповского киноискусства представлениями о взаимоотношениях полов, пуританством того времени и собственной нерешительностью и страхами, вполне возможно, ложными, что в совокупности можно назвать двумя словами – внутренние тормоза. Да, у нас были внутренние тормоза. Мы думали (и были уверены) – тайна должна открыться позже. А может быть, и не думали, просто мы были подростками.

      Я прожил жизнь. У меня были женщины. Не скажу – много, но были. Только официально я был женат дважды. Были