Дневники Пирамиды. Ник Ришелье

тебя уже ждут.

      – Здравствуйте, – сказал я в тон ей тихо, и нерешительно застрял на пороге, переминаясь с ноги на ногу.

      – Ну, проходи же, – уже громко повторила она, удаляясь в сторону кухни, – тапки там найди какие-нибудь, и проходи в комнату.

      Я прикрыл дверь, щёлкнул замок. И вдруг я почувствовал себя защищённым. Словно это была не деревянная дверь простого советского человека, которому нечего бояться, потому что у него нечего взять, а двойная стальная бронебойная дверища с замком, как на банковском сейфе. Я улыбнулся, нашёл какие-то не совсем обычные по тем временам турецкие тапки-лодочки с носком, торчащим вверх, и вошёл в комнату.

      На диване не сидел, а восседал человек. Одетый в чёрный гладкий костюм, который сидел на нём так, словно они родились вместе, высокий черноволосый с пробивающейся сединой, очень аккуратно выбритый джентльмен (а иного слова я просто не смог бы подобрать после прочтения Конан-Дойля) листал какой-то пёстрый журнал и курил трубку. В комнате стоял непривычный для меня сладковатый и чуть едкий запах дорогого табака.

      – А где… Арсений, – запинаясь, спросил я, забыв поздороваться.

      – О, привет, ты – Иван? – просто спросил незнакомец и отложил журнал в сторону.

      Я кивнул. Он легко поднялся с дивана и протянул мне руку.

      – А меня зови Юрием Даниловичем.

      Я протянул в ответ руку, и он пожал её. Прикосновение его сухой ладони показалось мне очень знакомым. Я задумался на секунду и вспомнил. Точно так всегда пожимает мне руку дед. Тот самый, к которому я сегодня иду в гости. Странно, опять странно, подумал я. Но если там, в подъезде, мне было страшновато, то сейчас я, наоборот, почувствовал, как рука Юрия Даниловича прямо-таки излучает силу, которая может меня защитить. Неистощимую великую силу.

      Он ещё раз мне улыбнулся и сказал, усаживаясь на место:

      – А Арсения дома нет, он сейчас у бабушки. Но ты ведь и не к нему пришёл, так?

      Я кивнул. Меня смущал едва уловимый акцент в его голосе. С одной стороны он вроде бы иногда «окал», а с другой – старался протягивать гласную «а» и проглатывать окончания слов, как делают москвичи. Тогда я, конечно, этого не знал, как знаю теперь, и потому не мог догадаться, что он специально переучивал себя говорить на московский манер. В его возрасте, должно быть, это давалось нелегко, и потому он время от времени сбивался на свой родной поволжский акцент.

      – Присаживайся рядом, Иван, – Юрий Данилович указал на диван и вытащил из-под журнального столика коричневый бумажный пакет с белыми матерчатыми ручками, точь-в-точь такой, в каких обычно продавали картошку, ведь в те времена полиэтиленовые пакеты были роскошью (хотя вряд ли такое положение вещей можно назвать плохим).

      Я сел. Тут в комнату вошла Виктория Альбертовна с чашками чая на подносе и поставила их на столик.

      – А вот и моя ученица, – кивнул Юрий Данилович в сторону директрисы, между тем вытаскивая из пакета какие-то таинственные свёртки, источавшие слабый сладковатый