Абдул Толик. Тимофей Изотов

в окна вагонов, где челноки переупаковывают трусы, майки и кеды.

      – Нам не нужны твои фантазии.

      – Тогда давайте это предположим.

      Гржимайло-старший сложил из шестой главы самолетик и бросил в мою сторону:

      – Ты вообще китайцев не знаешь. Несешь всякую чепуху. В наши времена это была просто крепость, которую кое– как слепили из глины, навоза и соломы.

      Я подумал: «Какого черта я таскаю эти „Описания“ с собой? Надо было оставить их в гостинице».

      Город брезгливо отгородился улицей ШИ ШОН ЛУ от сложенного из сырого кирпича лабиринта хибар, который каждый год взбивает миксер осеннего ветра и дождя, путая его с тибетским чаем. На узком перекрестке, в яме, застрял грузовик. Его деревянный борт треснул и на землю высыпались пустые газовые баллоны. Один из них подкатился к целой груде тазов и корыт, среди которых сидел старик и лудил ржавое ведро.

      Мы проходили мимо. Толик всю дорогу показывал мне свои белые зубы, пытаясь что-то рассказать, но у него плохо получалось; Абдул демонстрировал все признаки похмелья. На фоне иконостаса из зеленых ковриков, повисшего на высокой ограде, стоял Муслим и закуривал сигарету. Абдул и Толик нисколько не удивились встрече. Очевидно, мы пришли на стрелку.

      Абдул прикурил от Муслима свой окурок и хмуро поздоровался с корешком. Муслим потрепал Толика за вихры, который, обращаясь ко мне, еле-еле сконструировал фразу:

      – Сейчас… к Муслим домой, гости. Надо.

      – Что, опять пиво?

      – Пи-во-во, – потянул губами резину Абдул, параллельно производя в уме простые математические вычисления.

      Нас было четверо, поэтому мы купили восемь бутылок уйгурского. (Китайское авторитетный Абдул отверг, поясняя: «Это не пиво. Как на русский сказать? А-а-а, писать… писанки». ) Покупку оплатил Муслим, намекая на гостеприимство. Его усадьба гнездилась в глубине первого яруса. Дом Муслима мог похвастаться обожженным кирпичом и железными воротами, которые вели во внутренний дворик. Верхнюю кромку ограды щедро посыпали битым стеклом.

      Двор – это маленький садик. Через него мы вошли в жилище. Посреди гостиной стоял журнальный столик и диван. На стене висел портрет «душистой наложницы» Ипархан в цветном платке. Абдул сразу отвернул его к стене, чтобы борец за свободу уйгурского народа не видела, во что превратились ее потомки.

      Потомки затеяли слегка расслабиться. В углу стояли друг на друге два резных сундука – красный и золотой; красный был покрыт золотым орнаментом, а золотой – красным. Оба ящика дополнительно украсили кружевными белыми салфетками. Чтобы совсем уж было глаз не оторвать, сверху водрузили пластиковое дерево с красными плодами, которые я принял за елочные игрушки. На полу гремел вентилятор. Он разгонял воздух, который переместил часть шевелюры Толика ближе к окну.

      Мы расселись вокруг стола. Кто-то насыпал в тарелку целую гору семян подсолнуха. Муслим открыл стеклянную дверцу стенного шкафчика и достал пиалы.