Так было. Размышления о минувшем. Анастас Микоян

20-х гг., отец видел в Сталине не только руководителя, но старшего друга, чтобы не сказать старшего брата. Став жертвой этой магии, он все же не ослеп полностью, как Молотов или Каганович. В целом веря показаниям подсудимых на процессах 1937–1938 гг., он не мог поверить в виновность многих из тех, кого знал лично с самой лучшей стороны. С 1936 г. до конца 40-х гг. его лояльность к Сталину явно противоречила его взглядам и принципам. Капкан захлопнулся: уже ничего нельзя было радикально изменить. «В последний раз мы могли его убрать в 1927 г. Как он делал несколько раз и раньше, Сталин предложил свою отставку, когда отдельные ведущие члены политбюро оказывались против него. Но он всегда точно рассчитывал момент и соотношение сил. Будущие его жертвы оставляли его на месте генсека, считая, что он еще понадобится им для сведения счетов между собой», – сказал мне как-то отец. Зиновьев, Каменев, Бухарин, Рыков, Рудзутак и другие вершители судеб страны видели в Сталине лишь орудие для решения своих задач (как и Троцкий несколько раньше) и не считали его опасным. А Микоян тогда вовсе и не хотел его устранять, да и был не столь значительной фигурой, чтобы инициировать подобную акцию.

      Как-то в 70-х гг., на годовщине смерти Льва Степановича Шаумяна, его большого друга, почти брата, жена писателя Данина, у которой был репрессирован отец, довольно резко высказалась о периоде репрессий, имея в виду, скорее всего, ответственность Анастаса Ивановича за это. В семье Шаумянов моего отца любили и уважали безмерно. Разговор попытались перевести на другую тему, но Микоян не позволил этого, сказав: «Все мы были тогда мерзавцами». И долго еще рассказывал об обстановке в те страшные годы.

      Я думаю, что в последние годы жизни Сталина Анастасу Ивановичу стало невмоготу подчинять свое достоинство и принципы самодурству «великого вождя всех времен и народов». Об этом свидетельствует и его поведение в связи с моей женитьбой на Алле Кузнецовой, дочери Алексея Александровича Кузнецова, героя обороны Ленинграда, снятого Сталиным с поста секретаря ЦК за «антипартийные действия» и обреченного им на гибель. Иначе как мужественным, смелым, поведение моего отца не определишь. Я до сих пор испытываю благодарность к нему за спасение детей Кузнецова от репрессий. Я счастлив, что он принял Аллу как родную дочь, в то время как Каганович назвал его сумасшедшим и убеждал не допустить женитьбы, а семья Косыгина (кстати, родственники жены Кузнецова) нас с Аллой просто перестала замечать. (Правда, на Косыгина были тоже «подготовлены» показания заключенных, о чем Сталин сам ему сообщил.) Известно, что за три-четыре месяца до своей смерти Сталин объявил пленуму ЦК, что не доверяет Микояну и Молотову (на этом пленуме отец выступил против намерения генсека ввести новый налог на крестьянство, что вызвало крайнее возмущение Сталина). Это означало неминуемые репрессии против них в ближайшем будущем. Сталин намеревался начать с их исключения из ЦК и из партии на следующем пленуме. А отец продолжает высказывать неугодные вождю мысли на