Сабля князя Пожарского. Далия Трускиновская

тил деньги князя, как считал нужным.

      Одну из уцелевших после пожара горниц княжьих московских хором, приведенную в порядок, где еще пахло свежей стружкой, сразу отвели под крестовую палату. Раны, полученные на войне, порой сильно беспокоили князя, и выстаивать долгие церковные службы ему было затруднительно. Его утреннее и вечернее молитвенное правило было довольно коротким.

      Как раз в крестовой Дмитрий Михайлович и находился с младшим сыном и ближними людьми, когда за ним прислали из Кремля. Старшие, Петр и Федор, уже служили государю Михаилу Федоровичу и недавно были пожалованы хорошим для юношей чином – стали рындами.

      – Передай – тотчас же буду, – сказал князь гонцу, молодому и бойкому стольнику. Их при дворе набралось уже под две сотни, не каждый удостаивался особого поручения. И всех князю, понятное дело, не упомнить. Спрашивать, кто таков, князь не стал – незачем. Вроде бы – Волынских…

      Стольник поклонился и ушел.

      – А кушанье, поди, уже подано, – напомнил ближний человек, рослый и крепкий детина, темноглазый и чернобровый, с неожиданно тонкими чертами лица: борода и усы у него были чернее смолы, как у молодого, а вот голова круто поседела. – А я пойду распоряжусь насчет возка.

      – Так, – одобрил князь, улыбнувшись старому боевому товарищу.

      Он, взяв сынка Ивана, пошел в столовую палату, к жене и дочкам. А крепкий детина прямо из крестовой, даже шапки не надев, вышел на гульбище, которое еще не было достроено, вместо нарядного крыльца там, где быть тому крыльцу, – прислоненная к стене лестница.

      Не придерживаясь руками, детина ловко спустился по ней – и был замечен дворовыми князя.

      – Ахти, батюшки, Чекмай идет! – зазвенел бабий голосок.

      Этого человека побаивались.

      Еще в пору войны, водя отряд лазутчиков в поиск, Чекмай обнаружил, что научился ловко управляться с людьми – умеет заставить их себе повиноваться. До того, выполняя особые поручения князя, он этого в себе не замечал. Но обстоятельства потребовали – и дар Божий оказал себя. Более того – Чекмаю даже понравилось быть главным. Князь это заметил и как-то сказал:

      – Годы у нас с тобой немолодые, мы набегались и навоевались, пора тебе осесть на одном месте и угомониться. Мои люди тебя знают, да и ты их знаешь. Словом, принимай бразды правления.

      Князь Пожарский, поставленный воеводой в Новгороде, вынужден был проводить там немало времени, оставить за себя в московских владениях давнего товарища было решением здравым. Никакого чина Чекмаю он не давал – да и не ключником же было его назначать. Ключника меньше бы боялись, ключник – он вроде как свой и обычно подворовывает, потому ни с кем ссориться не станет. А этот ведет себя так, словно родной брат князя, хотя на деле всего лишь молочный.

      – Климка, Миколка, сыщите мне Пафнутьича! – крикнул Чекмай. – Где он там запропал? Истреблю! Пусть закладывает вороного в возок, князю в Верх ехать! Подавать к главному крыльцу! Да полсть пусть ту берет, что я из Вологды привез!

      Это была отличная медвежья полсть – огромная, чтобы не только лишь кончики сапог прикрыть, а по самую грудь седока. Кремль недалеко – да ведь здоровье у Дмитрия Михайловича не железное, зимой болел. А весна – так и вовсе дело гнилое… Посмотришь на двор – вздохнешь: снег вовремя не вывезли, слякоть чуть не по колено.

      Конюшня, переделанная из небольшого амбара, была невелика – на две лошадки. Поблизости уже ставили новую – хорошую, теплую, предназначенную для дорогих аргамаков. Чекмай, стараясь не замочить ноги и выписывая по двору кренделя, пошел туда – чтобы вовремя поймать за руку старого Пафнутьича. Тот имел свое понятие о княжьем выезде и норовил навешать на конскую сбрую лисьих хвостов. Ладно бы возок был новенький и красивый! Но возок, уцелевший в передрягах Смуты, выглядел так, словно на нем черти из леса дрова возили. Лисьи хвосты при нем – курам на смех. Будет, конечно, приобретен новый, но не сейчас – сейчас все деньги идут на восстановление двора, и Чекмай мог с точностью до полушки сказать, что и почем куплено.

      Была в хозяйстве и каптана – не слишком большая, возить княгиню с дочками и ближними женщинами. Каптана – она для женского пола, мужчине в такой разъезжать даже как-то непристойно. Зимой ее использовали, а весной – опасно. Дом на полозьях немало весит. Увязнет в слякоти – будет с ней мороки…

      Кучером Чекмай велел сесть Климке. У парня почти новый шубный кафтан, хорошие сапоги, на колпаке – красивая запона, что придерживает меховой отворот. Вид, словом, достойный. Ехать недалеко, да ведь вся Москва увидит…

      Старый дом, приведенный в божеский вид первым, с новенькими пристройками, где жил с семьей и ближними людьми князь, стоял ближе к Ивановскому переулку, туда же выходили ворота двора. Чекмай убедился, что князя благополучно усадили в возок, и пошел на поварню – наводить порядок. Прасковья Варфоломеевна, конечно, хозяйка отменная, так ведь она повару по шее не даст и кухонной бабе, что грязь развела, оплеуху не отвесит. К тому же, поварню, как только потеплело, устроили во дворе, под навесом – во избежание пожара, и не пойдет же княгиня-матушка по грязи ругать стряпух.

      Чекмай