Великий комбинатор возвращается!. Илья Риф

пассажир, прибывший этим рейсом, самостоятельно перепрыгнул через зияющую между бортом корабля и причалом пропасть и таким образом высадился на Крымский полуостров.

         Солнце большим огненным шаром выползало из-за серого, в белых барашках моря, освещая лучами черные силуэты кораблей, томящихся на рейде. Во всем своем великолепии красовалась и нежилась в утренней свежести Медведь-гора. Прибрежные скалы сияли всеми цветами радуги, а прибой разнуздано пел свою извечную песню…

         Приезжий сладко потянулся, потопал белыми остроносыми туфлями о деревянный настил причала и, обращаясь к подбежавшей рыжей дворняге, продекламировал:

      – Куплю себе желтую шляпу,

         Поеду я в город Анапу,

         И там, на горячем пляжу!

         Я всю свою жизнь пролежу…

         Дворняжка понимающе посмотрела в глаза приезжему и встала на задние лапы, выпрашивая подачку.

      – Нет, это не Анапа! – задорно сказал молодой человек, – ему было лет двадцать семь. – Это гораздо лучше! – и бодро зашагал по скрипучему гурзуфскому причалу; глаза его сияли озорным весельем. – Дача Чехова, – бросив взгляд вправо, прочитал он надпись, сделанную красной краской на белой кирпичной стене. – Однако у классика был отменный вкус!

         Слева, вдоль берега тянулась вереница пляжей, разделенных сетчатыми заборчиками и сторожевыми будками.

      – Кафе "Мирабо", – прочитал приезжий извещение, выполненное в стиле восточной вязи на деревянной ограде. – Работаем круглосуточно! – но кафе было закрыто.

      – Вчерашние сутки уже закончились, новые еще не начались, – весело произнес бывший пассажир морского трамвая и посмотрел время, – золотой Роллекс ярко засверкал в утренних лучах.

      Белый летний костюм приезжего мягко шелестел под дуновением легкого морского бриза. Смуглое лицо молодого человека, обрамленное черными волнистыми волосами и аккуратными бакенбардами, прямой греческий нос, смешливые зеленые глаза, средний рост и сухощавая спортивная фигура безошибочно выдавали в нем Баловня судьбы. В левой руке приезжий держал тонкий кейс, – другого багажа не было. На голове баловня судьбы красовалась фуражка с белым верхом; над синим козырьком сияла золотистая надпись «Венеция»

         Еще раз осмотревшись, молодой человек вступил в пальмовую аллею, мощенную старинным булыжником.

      Курорт просыпался; набережную мели дворники в желтых тужурках; за ними ехали поливочные машины и веселыми водяными струями смывали вечерние грехи курортного городка. Из распахнутых ворот санаториев и пансионатов на набережную выбегали пожилые отдыхающие и, смешно подпрыгивая, бежали к морю.

      – Бегом от инфаркта! – воскликнул веселый приезжий и изобразил бег на месте.

         Молодежь спала; это легко объяснялось реклавмой, красующейся на кованом заборе санатория «Пушкино»: «Летняя дискотека «Оторвись!» Работаем с 22 до 4 утра»

      – Непременно оторвусь! – воскликнул молодой человек и прибавил шагу…

         Мимо домика Коровина и пансионата «Богема» булыжная аллея поднималась к центру городка. Нелепые строения, примостившиеся на склонах скал и друг на друге, узкие каменные лесенки, ведущие в куцые дворики, кровати и лежаки на открытых террасах, – все было предназначено для приема отдыхающих. Как уютно, тепло и приятно на Юге летом и в бархатный сезон, так само холодно и неуютно в дождливые, длинные и неприветливые, осенние и зимние вечера. И редкого приезжего, готового тряхнуть кошельком, можно встретить на Юге после сентября.

      »В мае-сентябре заработать на целый год!» – девиз обитателей южных приморских курортный городков.

      – Что день грядущий мне готовит, где я найду себе приют? – запел низким голосом гость Гурзуфа, изучая объявления, в беспорядке расклеенные на заборных столбах и стенах: «Апартаменты в особняке. Возьму девочку. Дом на берегу моря, дорого! Эллинги на пляже»

      – Нет, это примитивно, низкий класс! – сказал молодой человек и присел на потемневшую от старости каменную скамейку, вросшую в землю под окном дремлющего пансионата «Богема»

      От скамейки веяло приятной прохладой и дыханием веков. Где ты, человек девятнадцатого века, испортивший когда-то новую скамейку, глубоко вырезав в граните надпись: «Здесь был прапорщик Синцовъ 1899 годъ» Что случилось с тобой прапорщик Синцов? Покоишься ты на чужбине, на старом русском кладбище, или обрел вечный покой в снежных долинах Карпат в четырнадцатом году, или сложил голову на Дону в Великую Российскую смуту Гражданской войны. Кто знает? Или прожил бывший прапорщик тихую и незаметную жизнь бухгалтера или кассира где-нибудь в Копейске, или Херсоне? Кто знает, кто знает?…

        Но напрасно грустил наш герой…

      Прапорщик Синцов, в первый день по прибытию на Германский фронт, получил тяжелую контузию при артиллерийском обстреле позиций, попал в тыловой госпиталь, был списан с военной службы, и никогда, никакими властями в армию больше не призывался. Прожил бывший прапорщик долгую и спокойную жизнь, служа счетоводом на свечном заводике в Самаре, и умер на