ствования, тянущегося бесконечными веками. Цирк – это же древнее развлечение. Многие с горечью признаются, что работают в нем ежедневно, с понедельника по пятницу, имея в виду, конечно, совсем иное. Бродячий цирк некогда вобрал, а теперь бережно хранил самые лучшие, удивительные, но кажущиеся теперь простыми и наивными фокусы, что отчаянно хотят зваться чудесами. По пыльной арене из опилок ходило не так-то много фигляров, канатоходцев, дрессировщиков. Но они все по-настоящему любили свое дело. Сейчас здесь остались лишь те, кому либо совершено все равно до того, что творится в их жизни, предпочитая безвольно плыть по ее течению, либо совершенно отчаявшиеся менять свою поломанную судьбу. С каждым годом в балаган приходило меньше и меньше народу. Казалось, что если хоть один живой человек явится сюда, то внутри циркачей что-то безвозвратно оборвется, сломается, навсегда погибнет. Так балаганчик стал сам для себя всем. Целостным организмом, который самостоятельно обслуживал себя, не нуждаясь ни в чем, ни в ком извне. Среди обитателей цирка, тихого мирка, жили еще и седые иллюзионисты, существующие, как в полусне. Их полуослепшие глаза совсем не видели реальности. Если им в морщинистые руки попадались газеты, то бумагу использовали, чтобы постелить ее на пол старым цирковым животным с худыми боками, желтыми зубами, колтунами бледного жестокого меха. Еще в балагане были женщины. Они чаще всего просто беззвучно плакали и тоже слепли. Их глаза выцветали вместе с карнавальными костюмами день ото дня.