Жесткая посадка. Михаил Кречмар

рыжие, однако на сегодняшний день он поседел – так, как часто седеют рыжие люди, – то есть волосы его посеребрились в случайном порядке по всей голове, отчего голова приобрела… несколько сивый цвет. Рыжей осталась лишь щёточка усиков, которой он смешно шевелил во время разговора, будто бы пережёвывая попавшие в рот мысли. Усики делали его похожим на офицера британской армии конца XIX века, как их было принято изображать в советских кинофильмах. Серые глаза, как осколки толстого стакана, широкие ладони и тонкие кисти фехтовальщика.

      – Ух, – сказал он, протягивая руку.

      – Устали на тренировках? – Серж просветил меня, что Игорь – футболист и даже тренер какой-то любительской футбольной команды.

      – Нет, это фамилия моя – Ухонин. А для своих – Ух.

      И после этого я никогда, даже в мыслях, не звал его Игорем. Ух умел держать дистанцию так, как её держат немногие. А ещё мне показалось, что он ярко выраженный перфекционист. Если Ух не мог в чём-то достигнуть высшего уровня, то не брался за это никогда. Кроме того, было у него очень важное качество, характерное для лётчиков в целом: он умел отличать главное от шелухи.

      – Итак, насколько я понимаю, вы знаете, где лежит самолёт времён Второй мировой войны, имеющий большую рыночную стоимость, – начал Ух совершенно официальным голосом командира эскадрильи, которым он, собственно говоря, и являлся.

      – Немного не так, – хмыкнул Серж. – Мы обладаем информацией, которая может помочь его найти.

      Ухонин смотрел на нас с нескрываемым весельем.

      – А что вы знаете о Севере, благородный дон? – благодушно спросил он голосом дона Рэбы. Неожиданно он развернулся в вертящемся кресле и ткнул пальцем в здание на другой стороне площади.

      – Сколько метров до угла этой шестнадцатиэтажки? – резко спросил он.

      – Да сколько… – смутился Серж. – Километр… Полтора…

      Ух казался полностью удовлетворённым.

      – До угла той «свечки» – там, где вывеска магазина, – триста пятьдесят метров. Треть километра, если точнее сказать.

      Он вынул из ящика стола чёрный предмет с двумя объективами, похожий на недоделанный бинокль.

      – Это немецкий дальномер «Лейка», – пояснил он. – Километр будет до того дальнего крана, – он ткнул пальцем в башенный кран на краю горизонта. – Можешь проверить.

      – На хрена мне проверять-то? Прикинь! – изумился Серёга.

      – С какой точностью в километрах ты знаешь, где лежит аэроплан? – хмыкнул Ух.

      – Ну-у-у… Я даже вопросом таким не задавался… – промямлил Серж.

      – Понятно. Теперь слушай сюда. И смотри. – Он снова развернулся и ткнул пальцем в противоположную от окна стену офиса, сплошь увешанную дипломами и свидетельствами на самых разных языках – от английского до арабского.

      – Я поднял в воздух тридцать один самолёт, – сказал Ух голосом профессионального обвинителя на Нюрнбергском процессе. – В среднем на каждый самолёт я потратил девяносто дней рабочего времени. Только на то, чтобы восстановить его до лётного