Тертый калач. Кирилл Максимов

вование теряет смысл. Не каждому дано пережить такое без последствий для психики. Внезапно оказывается, что некуда спешить, некем командовать, не от кого получать приказы, утром можно спать, сколько хочешь, и даже не бриться. Но не каждому офицеру-отставнику дано понять на уровне ощущений и нервных реакций, что это не мир изменился. Мир остался таким, каким и был, а это ты стал иным, потерял свой статус, стал одним из гражданских, одним из тех, кого прежде подсознательно немного презирал за слабость, за неумение постоять за себя. Любой, кто не носил оружия, раньше казался тебе в чем-то неполноценным. И вот теперь ты один из этих неполноценных. Ты привык ощущать на плечах тяжесть погон, они сделались частью тебя, давали тебе право распоряжаться подчиненными. И вот они исчезли. Но состояние легкости не наступает. Кажется, что тебе обрезали крылья.

      Можно накачать мышцы, закалить тело, «поставить» удар, можно даже заставить себя не бояться смерти своей и чужой. Жизнь начинает стоить меньше и меньше, чем чаще на твоих глазах ее теряют не только твои враги, но и товарищи, чем чаще ты убиваешь сам. Но очень трудно смириться с тем, что то, ради чего ты жил, радовался, ненавидел, страдал, преодолевал непреодолимое, убивал и рисковал собственной жизнью, осталось в прошлом. А впереди – зияющая пустота.

      Природа не терпит пустоты – ни материальной, ни духовной. Она по определению должна быть чем-то заполнена. Заполнить же ее можно несколькими способами. Одни из отставников срываются, заливают ее спиртным, чтобы потом, захмелев, кричать на улице, хвататься за несуществующий «табель». Мол, я за вас, сволочей, мешками кровь проливал, за вас ребята гибли. А вы тут жировали, девчонок тискали, на красивых машинах ездили. Положу сейчас всех к чертовой матери. Поутру же, поднявшись с раскалывающейся от похмелья головой, стыдится своих вчерашних слов и поступков. Ведь воевал ты именно за то, чтобы длинноволосый парень, закосивший от армии, перед которым ты вчера потрясал воображаемым «макаровым», мог целовать на улице легкомысленную девушку с пирсингом. А у тебя с семьей из-за службы не сложилось. Он тебе еще говорил: «Да, все хорошо, батя. Ты герой…» Ты воевал, чтобы пролетарий после работы мог принять на грудь пузырь. Чтобы коммерсант заработал денег и рассекал по улице на новенькой машине. Они не просили тебя ни о чем, ты сам выбрал свою судьбу. Вот теперь и расплачивайся за это. Можно, выйдя в отставку, заняться любимым делом. Но к этому надо готовиться. Не каждый готовился.

      Есть еще один вариант – устроиться работать охранником. Вроде бы и по специальности, но не всякий способен переломить себя. Превратиться из боевого офицера в соблюдающего гражданский дресс-код вахтера, из разведчика – в того, кто следит за покупателями в гипермаркете, чтобы чего не сперли.

      Бывший прапорщик ВДВ Богдан Князев прошел все эти стадии. Были в его службе и горячие точки, и погибшие друзья. И командир-предатель, из-за подлой подставы которого он раньше срока без всякой надежды на военную пенсию оказался на гражданке, расплачиваясь за чужие грехи. После были и литры выпитой водки, и сомнительные приятели с женщинами, исчезавшие, как только кончались деньги, и временные подработки на разгрузке фур и вагонов. Пока, наконец, его не занесло в «тихую гавань» частной охранной фирмы «Викинг». Ее владелец, полковник ВДВ в отставке Карачун, решил дать Богдану Князеву шанс на новую жизнь. Взял его на работу с испытательным сроком…

      В запомнившийся впоследствии до мелких деталей день Богдан сидел в комнатке отдыха на первом этаже частной московской клиники «Экомед», расположенной в старом здании в исторической части столицы. Это был всего лишь третий день его дежурства здесь. И Князев реализовывал свой законный получасовой перерыв на обед, сидя в удобном кресле. Электрический чайник уже начинал шипеть. На журнальном столике стояла вымытая до блеска вместительная чашка с ложкой и пакетиком чая. Высилась ваза с печеньем и конфетами «от фирмы». В старательно подновленном старорежимном стеклянном медицинском шкафу белела посуда. На стенах висела парочка картин, написанных маслом. Не копий, а авторских работ, о чем свидетельствовали таблички, прикрепленные на золоченом багете.

      Комнатка, хоть и была маленькой, предназначенной исключительно для персонала, но обставлена так, чтобы оказавшийся в ней сразу же почувствовал – учреждение солидное, как и положено недешевой частной клинике.

      В ожидании, пока закипит чайник, Богдан листал первое, что попалось ему в руки – глянцевый рекламный буклет клиники «Экомед», на обложке которого было изображено снятое с высокой точки здание, в котором он находился. Эти недавно отпечатанные буклеты ненавязчиво поджидали посетителей и пациентов повсюду. Разве что их нельзя было обнаружить в туалетных комнатах.

      Буклет начинался обращением председателя совета акционеров «Экомеда». Его портрет с тщательно отфотошопленной голливудской улыбкой, по мнению художественного редактора, должен был располагать к доверию. Рассказ о непродолжительной десятилетней истории клиники сводился к двум фразам. А затем следовала информация, что «Экомед» в начале этого года с окраины столицы перебрался в историческое здание в центре Москвы. Случилось это благодаря тому, что совладельцы клиники не побоялись трудностей и выиграли аукцион по продаже выставленного