Офицерский крематорий. Михаил Нестеров

прошло всего шесть лет, а мне казалось – целая вечность.

      «Проснувшись утром, снова я пытаюсь угадать, что, ангел мой, ты в снах своих увидела опять? Который раз я с трепетом смотрю в твой сонный взор, что обращен ко мне. Я знаю – я тебя люблю, свой мир тебе я отдаю».

      Челентано последний раз признался в любви, а я, кроме своего имени, больше ничего не произнес.

      Мы выпили по бокалу вина. Я не любил «Амаретто», но сегодня оно пришлось по вкусу, и я даже уловил нечто похожее на послевкусие, как будто разгрыз абрикосовую косточку.

      – Ты не из вагантов?

      – Прости?

      – Не обижайся, – коснулась она моей руки.

      Как я мог обидеться на такой лестный отзыв? Вагант – странствующий художник-артист, бродяга. Я многое изменил бы в жизни, лишь бы сегодня сказать правду о себе: «Да, я – из вагантов».

      Ее глаза выпрашивали ответ, и я подчинился им. Сказал то, что она хотела услышать:

      – О таких, как я, говорят: он – свободный художник.

      Мой отец, будь он за соседним столиком, поперхнулся бы итальянской лапшой, а потом рассмеялся бы мне в лицо. Но его не было рядом, и слава богу.

      Рита не смогла подобрать определения и заменила его жестом, коснувшись рисунка:

      – Этим ты зарабатываешь себе на жизнь?

      В ее глазах перемешались интерес, сочувствие, непонимание. Для нее я стал «поэтом из грязи» по прозвищу Ветер, которому отдалась прекрасная, но «гневная» в этом фильме Анжелика. Языком моего отца, я зарабатывал себе на жизнь «художествами» – так он назвал мое ремесло, бросая перед ним частицу «эти». Эти художества. По этой причине я реже, чем с отцом, встречался с матерью: ей стыдно было смотреть мне в глаза. А ведь она не старая, вдруг как откровение обрушилось на меня, ей до пенсии… раз, два, три – четыре года.

      – Да, – уверенно соврал я и повторил жест своей новой знакомой: коснулся рисунка. – Этим я зарабатываю себе на жизнь.

      Я не был бы столь убедителен, если бы у меня не было ни гроша в кармане и я рассчитывал, что Рита расплатится за меня в ресторане. Забегая в недалекое будущее, я подумал: она удостоверится в своей правоте, едва перешагнет порог моей комнаты в «Центральной». В таком гадюшнике мог остановиться только вагант… Там я был готов прочесть монолог: «Я мог бы быть уважаемым человеком. Мог бы побороться за чемпионский титул. Мог бы быть знаменитостью, а не бродягой, которым являюсь».

      В общем, я не ошибся. Рита спросила:

      – Ты где остановился?

      – В «Центральной».

      Она вопросительно подняла брови – обе сразу, а не одну, как это часто бывает.

      – Гостиница… Она тут недалеко – пара кварталов. Можно дойти пешком.

      – Так и сделаем. Машина пусть останется во дворе.

      Парковочных мест возле «Грота» явно не хватало, это я заметил еще на подходе к ресторану. И если бы я приехал сюда на машине, то оставил бы ее во дворе, как сделала это Рита и как делают многие автомобилисты.

      – Официант!

      Когда подошел Карло, Рита тоном, не терпящим возражений, потребовала счет за два столика.