Вопрос смерти и жизни. Ирвин Ялом

почтового ящика, но обычно слышу отказ. Тогда я беру Мэрилин за руку и пробую утешить ее всеми известными мне способами.

      Сегодня, когда она снова упоминает о своем нежелании жить, я реагирую иначе.

      – Мэрилин, – говорю я, – мы живем в Калифорнии и уже несколько раз обсуждали закон, дающий врачам право помочь больному уйти из жизни, если он страдает неизлечимой болезнью и испытывает сильные боли. Если ты помнишь, наша подруга Александра именно так и поступила. Сколько раз за последние пару месяцев ты говорила, что живешь только ради меня, что беспокоишься о том, как я справлюсь один. Я много думал об этом. Прошлой ночью, лежа в постели, я размышлял несколько часов. Я хочу, чтобы ты знала: я переживу твою смерть. Я буду продолжать жить – хотя, наверное, не слишком долго, учитывая эту металлическую коробочку у меня в груди. Не стану отрицать, что буду скучать по тебе каждый день… но я буду продолжать жить. Я больше не боюсь смерти… не так, как раньше.

      Помнишь, что я чувствовал после операции на колене и инсульта, который навсегда лишил меня чувства равновесия и заставил ходить с тростью? Помнишь, каким несчастным и подавленным я был? Мне самому требовалась психотерапия. Но ты же знаешь, это прошло. Теперь я спокойнее – я больше не мучаюсь, я даже неплохо сплю по ночам.

      Я хочу, чтобы ты знала: я переживу твою смерть. Чего я не могу вынести, так это мысли о том, что ты терпишь боль и страдаешь ради меня.

      Мэрилин пристально смотрит мне в глаза. Мои слова трогают ее сердце. Мы долго сидим рядом, держась за руки. В моей голове проносится одно из изречений Ницше: «Мысль о самоубийстве – это великое утешение: она помогает пережить множество жутких ночей». Но я держу ее при себе.

      Мэрилин ненадолго закрывает глаза, потом кивает:

      – Спасибо за эти слова. Ты никогда не говорил этого раньше. Какое облегчение… Я знаю, что эти месяцы стали для тебя настоящим кошмаром. Тебе приходилось делать все: ездить по магазинам, готовить еду, возить меня в клинику и часами сидеть со мной у врача, одевать, обзванивать моих друзей. Кто выдержит такое? Но прямо сейчас ты, кажется, чувствуешь себя хорошо. Ты выглядишь таким спокойным, таким уравновешенным. Несколько раз ты говорил, что охотно принял бы мою болезнь на себя. И я знаю, что ты говоришь искренне. Ты всегда относился ко мне с безграничной любовью и заботой, но в последнее время ты изменился.

      – Как?

      – Трудно описать. Иногда ты кажешься… умиротворенным. Почти безмятежным. Почему? Как тебе это удалось?

      – Интересный вопрос. Я и сам не знаю. Впрочем, есть у меня одна догадка, но она никак не связана с моей любовью к тебе. Ты же знаешь, я люблю тебя с тех самых пор, как мы познакомились подростками. Дело в другом.

      – Скажи мне, – Мэрилин садится и пристально смотрит на меня.

      – Думаю, дело вот в чем.

      Я похлопываю по кардиостимулятору у себя в груди.

      – Ты имеешь в виду свое сердце? Но почему умиротворение?

      – Эта коробочка, к которой я все время прикасаюсь, подсказывает мне,