Итакийская страдалица. Психологический этюд в четырех частях с прологом и эпилогом. Андрей Шалгунов

й системе Ridero

      Пролог

      – Когда-то раньше был хороший…

      Не верится – давно не тот.

      Грозит, убьет… Убьет! Он может…

      Ревнует, как молодку… Черт!

      В глазах серебряные крошки

      Сверкнули, будто лед в окошке,

      И покатились по щекам,

      Дрожь проскользнула по рукам,

      Тисками шею сжали плечи…

      – Ну, ты, Натаха, это брось! —

      Товарка утешала, – Врозь

      Пожили б! Он икру замечет,

      Простит-поймет… У мужика

      Без бабы жить – кишка тонка!

      …Уже не старые подруги,

      Две ягодки – за сорок пять —

      Зашли в кабак, томясь от скуки,

      Чтоб языками почесать.

      Сидели в полутемном баре,

      Внимали ласковой гитаре,

      Как та шершавым тенорком

      Им грустно пела о былом…

      А на эстраде в путах ринга

      Под полупьяный дамский визг

      Два хлопчика экстрим-стриптиз

      Крутили (О-о-о!..) в прозрачных стрингах.

      И у фасонистых подруг

      Взъярился вдруг мятежный дух…

      Одна, пышнее и пожарче,

      Отважилась

      – Айда за мной?

      Давай, вставай! А ну… Поскачем!

      Тряхнем, Натаха, стариной!

      Походкой медленной и томной

      Вплыла надменною мадонной

      В уже шалевший бабий круг.

      Вся напряглась, боря испуг.

      И – шумной фурией, с размаху,

      Прищурив шалые глаза,

      Взметнулась, кинув телеса

      На ринг… Так нервный кат на плаху,

      Где замер осужденный вор,

      Бросает алчный свой топор…

      Жеребчики!.. Спиралью верткой

      Раскинули тугой аркан

      Над раззадорившейся теткой,

      Объяв ее роскошный стан

      И закружив по рингу румбой —

      Неспешной, трепетной, не шумной,

      С угаром зреющих страстей

      И жаром тлеющих огней.

      В волнах экстаза млела плаха,

      В надрывной зависти тонул

      Стенавших женщин зычный гул…

      Поохав, смирная Натаха

      Вскарабкалась на чертов ринг,

      Стряхнув дремоту с медных рынд!

      Затренькали умильно звоны…

      Исторгнул зал истошный рев!

      Страх позабывшие матроны

      Зажали голых пацанов

      В углу ристалища и знойно,

      И даже дерзко, но пристойно

      Их заточили в свой аркан…

      И – ну наяривать канкан!

      Подолы – в руки! Ноги – в люстры!

      Глазами – вбок! Губами: «Ю-ух!»

      Шажки вприпрыжку – тюх-тюх-тюх!

      И – ходунами бедра, бюсты…

      Едва унялись… С пацанов

      Согнали, с бедных, сто потов…

      I

      Класс замер, онемел от страха…

      – Не вижу рук, нет смельчаков?

      Ну кто б узнал ее! Натаха —

      Мышиный креп, кружки очков,

      Сплетенные под грудью руки,

      К затылку стянутые букли,

      Старушечий фасон сапог,

      И голос – сух, напорист, строг…

      – Молчим! И даже не краснеем!

      Ни совести и ни стыда!

      Им все на свете «лабуда»…

      А я – «Итака»! «Одиссея»!..

      Ну, все – терпенью срок истек!..

      Класс от расправы спас звонок…

      II

      – Ну вот, Натаха, день и прожит.

      Ты глянь, какая благодать…

      Осточертели эти рожи!

      Домой? Я в сад ботву сгребать.

      Стыл вечер – теплый и не жаркий

      В тиши заброшенного парка…

      Под сенью куцых тополей

      В дремучем сумраке аллей

      Уставшие за день подруги

      Брели по золоту листвы.

      На полог вянувшей травы

      Ссыпались, замирая звуки,

      Бесцельно поплутав в кустах.

      Тускнела синь на небесах.

      Воспетая блажным поэтом,

      Очарования пора,

      Та, что зовется «бабьим летом»,

      Томилась в злате сентября.

      Багряной «негой увяданья»,

      Экстазом