Бриджит Джонс: на грани безумия. Хелен Филдинг

гости, а мы втроем, пошатываясь, побрели домой к Джуд.

      – «Мужчина, неспособный к серьезным отношениям, не желает видеть вас на своей территории», – зачитывала мне Джуд из книги, а Шерон тем временем крутила на видеомагнитофоне «Гордость и предубеждение», чтобы найти эпизод, где Колин Ферт ныряет в озеро. – «Он предпочитает гостить в ваших владениях, как странствующий рыцарь, не связанный обязательствами. А потом скачет назад в свой замок. Вы не можете узнать, с кем и когда он общается по телефону. Свою территорию – и самого себя – он оставляет лишь за собой».

      – Точнее не скажешь, – пробормотала Шерон. – Смотрите, сейчас он будет нырять.

      Мы затаили дыхание, глядя, как Колин Ферт идет по берегу после купания, весь мокрый, в просвечивающей рубашке. О-о-о. О-о-о-о-о.

      – Все равно, – воинственно сказала я, – про Марка не скажешь, что он «мужчина, неспособный к серьезным отношениям». Он был женат.

      – Ну, тогда, может быть, он считает тебя «девушкой на время», – икнув, сообщила Джуд.

      – Сволочь! – заплетающимся языком произнесла Шерон. – Сволочи чертовы. Гадость какая.

      Наконец я притащилась домой, с надеждой кинулась к автоответчику и в ужасе отпрянула. Красный огонек не мигал. Марк не звонил.

      О боже, уже шесть утра, надо еще чуть-чуть поспать.

      8.30. Почему он мне не позвонил? Ну почему? Хм. Я уверенная в себе, состоявшаяся женщина, умеющая справляться с трудностями. Чувство самоуважения рождается у меня изнутри и не… Минуточку. Может, просто телефон не работает.

      8.32. Гудок есть, но позвоню-ка лучше с мобильного и проверю. Если телефон не работает, значит, все прекрасно.

      8.35. Хм. Телефон работает. Он же точно вчера сказал, что позвонит… Ой, звонок.

      – Доброе утро, моя хорошая. Не разбудил?

      Это оказался папа. Тут же почувствовала вину за то, что веду себя как ужасная эгоистка, куда больше думающая о своем четырехнедельном романе, чем о том, что браку моих родителей, продолжающемуся три с лишним десятилетия, угрожают высокорослые кенийские жиголо.

      – Что случилось?

      – Все нормально, – папа рассмеялся. – Я задал ей вопрос насчет телефонного разговора и… ой, вот она сама идет.

      – Право слово, доченька! – начала мама, схватив трубку. – Не понимаю, откуда папе в голову лезет такая дурь. Я говорила о кроватях в гостинице!

      Я улыбнулась про себя. Мозги у нас с папой совершенно испорченные.

      – Ладно, – продолжала она, – мы уже купили билеты. Выезжаем восьмого февраля! Кения! Только подумай! Прилетаем поздно вечером, темнотища будет – как у негра в желудке.

      – Мама! – вскричала я.

      – Что, доченька?

      – Нельзя говорить «как у негра в желудке». Это расистское выражение.

      – А что такое, в Кении разве опять голод, доченька?

      – Такие выражения надо убирать из своего лексикона, они плохо влияют на отношения между…

      – Бр-р-р! Хватит, доченька, ты иногда совсем не понимаешь, что с чем едят. Ой, я тебе