Расскажи мне про войну. СОНИЧ МАТИК

ы освободить правую руку, вытащила из кармана телефон c прилипшей перчаткой.

      – Половина третьего. Четырнадцать тридцать! Ух ты, как задержалась! – не отрывая взгляда от экрана, Марина дернула в сторону многоэтажки за сквером.

      – Девушка! Девушка!! Вы перчатки уронили, – вдогонку крикнула незнакомка. Но Марина уже не слышала, она набирала номер деда, пока ноги съезжая в снежную кашу, несли ее к подопечному.

      Она уже полчаса как должна была быть у него. Но пока разговорилась с кассиром, еще и мамину знакомую встретила, хотелось узнать, поступил ли ее внук в колледж или в армию собирается…. В общем, всё дела, дела.

      Дед трубку не снял и Марину бросило в пот.

      Когда она шла по типовому коридору к типовой квартире, слышала, что ВасильВасилич смотрит телевизор. Точнее, слышала она телевизор, но надеялась, что он его смотрит. Дед был уже очень старенький, по ее девическим меркам. И каждый день приходя к нему, Марина не знала, жив ли он еще.

      ВасильВасиличу в конце прошлого года исполнилось 95, уже три года как он овдовел.

      Сын с внуками еще задолго до того уехал заграницу. Лет десять назад он оставил родителей на попечение Марининой мамы и исправно присылал деньги на их содержание.

      Позже, когда Маринина мама пошла работать в больницу, саму Марину, только закончившую техникум, решили привлечь к семейному делу. Потому как та все равно не знала, чем себя занять.

      Ну а потом, остался ВасильВасилич один, ну как его бросишь?!

      Марина любила деда, как родного, и с радостью исполняла возложенные на ее семью обязанности по уходу за одиноким стариком.

      У нее самой никогда не было ни дедов, ни бабок. Их семья из приезжих, а такие далекие, как ей казалось, предки, остались где-то в прошлом ее матери. И связь с ними никак не поддерживалась.

      Хоть она была и не самая амбициозная девушка, но любопытством ее бог не обделил. Любила она послушать истории знакомых и не очень людей. Особенно, если эти истории заставляли чаще биться ее сердце.

      «Читала бы лучше книги!» – в сердцах говорила мать, когда дочь начинала допрос о бабушках и дедушках по линии незнакомого ей отца. Но книги казались Марине безликими. Не могла она ощутить в них душевность. Как-то не получалось.

      Даже соцсети она читала от безвыходности. Еще картинки посмотреть или видосики – куда ни шло, а тексты – полоски символов, собранные группками. Скукота!

      Ей очень нравилось в свободное от уборки и готовки время сидеть напротив тахты ВасильВасилича и слушать, как он рассказывает про своих детей, внуков, про свою долгую трудовую деятельность, про свое детство. Она внимательно слушала, иногда даже записывая его истории в свою тетрадку. Но терпения не хватало, или захватывал сюжет, и все рассказы оставались недописанными.

      Единственное, о чем он старался не говорить – это о войне. Но это же так интересно! Целая эпоха! О которой ее поколение имеет уже несколько путанное представление.

      Марина точно знала от мамы, что он служил в пехоте и встретил победу в Вене. Но сам он ей никогда об этом не рассказывал, даже, когда она просила.

      – Жили мы не богато, но дом был крепкий… Отец с братьями сами строили. Потом уже мама в колхозе дояркой работала, отец ночью сторожил поля, а днем трактора налаживал. Все при деле! За мной с Кузей сестра глядела. Паша – красивая девка! Ей еще и четырнадцати не было, а вокруг ухари вились. Поэтому у нас с Кузьмой в друзьях водились ток взрослые. Я с семи лет с ними в ночное ходил. А с восьми покуривал! – дед беззлобно рассмеялся, обнажив десны, – не то что ты, тютеха!

      Марина поежилась, она до сих пор корила себя, что отобрала у деда последнюю радость. Папиросы она уже четвертый год не приносила, даже когда Клавдия скончалась, не дала старику закурить, говоря, что сама не курит и ему не даст.

      – Со с ранья – дрова, печка, вода. Паша огород поливает, полет. Как солнце в зените, так идет домой обедать да нам науку давать. А у мене уже картоха горячая. Кузька на лавке умытый да сухой ждет, пока сестрица ему тюри намешает. Он махонький только из Пашиных рук ел, мене за кормильца не признавал, хоть я и нянчился, и жопку ему мыл.

      – Фу!.. ВасильВасилич, я же кофе пью, что за выражения!

      Дед опять радостно оголил десна, он всегда был рад подразнить излишне серьезную молодую сиделку.

      - Ну а как ты хотишь?! Предмет есть, а слова нет?!

      Марина не смогла сдержать улыбки.

      – Мама говорила, Вы рано на работу устроились. Там же в колхозе?

      – Дык, это уже опосля было-то. В Ленингради. Отец на заработки подался. А я к отцу приехал, на стройку-то. Годков четырнадцать мне было уже. Мы с ним на одной койке по очереди спали. А ведь могли и того… – дед скрестил узловатые пальцы в решетку и посмотрел на Марину через получившееся окошко, – пристроить, куда следоваит. Город-то закрытой. Но никто ни гу-гу… Ты чегой-то все ла-ла да ла-ла?! Кормить-то будемся сегодня али нет?

      – Да-да-да…