Три часа утра. Ирина Минаева

проходной, а постоялый! – радостно поправил Лепилов.

      – Нет, правда! – возмутилась и Стасенька. – Зачем они сюда придут?

      Сэнди заржал, чуть не подавившись пирогом, и внёс ясность:

      – Да не они, а мы! Я, Рожнов и Генка. Они нас там уже достали своим трёпом…

      – Теперь, значит, вы нас решили достать своим, – фыркнула Лора.

      – Ах, мы вам помешаем стишки читать! – стал глумиться Сэнди.

      Он плюхнулся на «лежбище», схватил Лорину книгу и прочитал с придурковатым видом по складам:

      – Эд-мон Рос-тан. Кто такой, почему не знаю? «Шан-те-клер». Ой-й, это что, главный герой – петух, что ли?! Слушайте, да они тут все пернатые! «Ах, душечка, какой петух оригинальный! Он инфернальный!» – Сэнди почему-то возликовал и даже ногами задрыгал в воздухе от восторга. – А инфернальный – это какой?..

      Лора попыталась отобрать у него книгу, но Лепилов вскочил и отбежал в угол с видом хищника, у которого пытаются отнять добычу:

      – Нет, ни за что! Всегда мечтал почитать драму из петушиной жизни! Да ещё в стихах! Я в отпаде!

      Когда минут через пять явились Рожнов с Вайнсбергом, Сэнди принялся по очереди тыкать в них пальцем и восторженно декламировать одну и ту же особо восхитившую его цитату из пьесы:

      – «Какой развратный взгляд! Восток, восторг, разврат!»

      Привлечённые доносящимся из комнаты буйным смехом, в 814-ю начали заходить гости. Лепилов, изрядно хлебнувший деревенского самогону, каждую новую жертву встречал всё теми же вдохновенными строками.

      Вновь прибывшие некоторое время хлопали глазами, недоумевая по поводу внезапно обнаружившейся развратности своего взгляда, а все остальные, обессилев от смеха, корчились в судорогах на «лежбище».

      Потом Рожнов с Лепиловым долго и целеустремлённо пытались изобразить, глядя по очереди на фотографию в журнале, двух космонавтов в невесомости. Утомившись, просто сидели, лениво перебрасываясь сплетнями, анекдотами и прочей ценной информацией того же сорта.

      Лоре всё это надоело быстрее, чем остальным. Пусть они её считают кем угодно, но разве она виновата, что книги, которые у них вызывают, в лучшем случае, иронические усмешки, в десять раз интереснее ей, чем их разговоры? И кто сказал, что жизнь выше литературы? Литература – та же жизнь, только неизмеримо богаче, разнообразнее и ярче жизни одного человека. В ней – бесценный опыт, накопленный множеством людей, в том числе и великих…

      Не обязательно в смысле исторического значения – великих, например, в любви и самоотверженности, доброте, благородстве, дружбе и нежности, в том, чего так не хватает в жизни… Ты перелистываешь страницы, прикасаешься к пережитому ими, ощущаешь то, что чувствовали они, и становишься сильнее за счёт чего-то не очень определённого, но необходимого человеку как воздух – того, что называют духовностью…

      Ну, сравните, если так хочется.

      Лепилов:

      – Видел вчера чету Родионовых. Родионов в Ольгиной рубашке и Ольгиным ремнём подпоясанный…

      Тристан Корбьер: «Жизнь – это полчаса бессмертья».

      Стасенька:

      – Он