Сыск во время чумы. Далия Трускиновская

вышло. Впредь – наука.

      И, верно, следовало бы перед беседой узнать, каким именем крестили Сидорова. Коли по нраву судить – так Антиох, что значит «супротивный». Занятно будет, коли так и есть.

      А Амвросий – «бессмертный». И точно – вел себя так, как будто смерть не про него писана. Все совпадает.

* * *

      Матвея Архаров с Левушкой тем же утром отыскали в парке – тот ходил по аллее, уткнув нос в разлохмаченную тетрадку, бубнил непонятные слова. Приятели пристроились справа и слева, но разговора что-то не получалось.

      – И без того вымотался, – пожаловался Матвей, – а тут еще ты с сундуками пристал!

      Вот видишь?

      – Ну, тетрадка, – сказал Архаров. – Тучков, взгляни, что там у него.

      Но доктор тетрадки не отдал.

      – За ночь велено прочесть и заучить, – уныло сообщил он. – Писание доктора Данилы Самойловича, у него не один трактат чуме посвящен. Мы в его распоряжение поступаем.

      – А чего пишет? – осведомился Левушка.

      – Первым делом обнадеживает. Вот, спервоначалу: «Чума есть болезнь прилипчивая, но удобно обуздаемая и пресекаемая, и потому не должна быть для рода человеческого столь опасною, как обычно ее изображают».

      – В своем ли он уме? – спросил Архаров.

      – Боюсь, что башкой все же скорбен – дабы доказать, что окуривание спасает, нарочно надевал одежду, снятую с чумных покойников, после того окуривания. Я бы не сумел…

      Левушка и Архаров переглянулись.

      – Еще чего? – задал вопрос Левушка.

      – Извольте радоваться – сильно рекомендует в качестве лечебного средства растирание льдом.

      – О Господи! – воскликнул Левушка. – Где ж вам теперь льда взять? Да еще столько?

      – Разве что чума до морозов продержится, – предположил Архаров.

      – Не продержится, она от холодов на убыль пойдет. Должна пойти, – поправился Матвей. – Но это все цветочки. Я уж до ягодок докопался. Вот. Чума, он полагает, происходит не от болезнетворных миазмов, а от некого живого существа, видного лишь в очень сильное увеличительное стекло. Всю жизнь была от миазмов! А у него…

      Матвей полез в карман кафтана и извлек еще одну тетрадку.

      – Не трожь! – запретил Левушке. – Я-то с уксусом руки мою, а тебя к рукомойнику дрыном не подгонишь. Называется «Примечания о мик-ро-ско-пи-ческих исследованиях о сущности яда язвенного». То есть, чумных язв. Уж что у него там под увеличительным стеклом шевелилось – одному Господу ведомо.

      – На что тебе эта околесица? – наконец спросил Архаров. – Я к тебе с делом…

      – То-то и оно, что не околесица! Самойлович еще в Бухаресте сию чуму, что к нам пришла, успешно лечил. И тут промеж врак много полезного. Прочитаю, заучу – мне тогда обещали труды Орреуса дать. Его недавно московским штадт-физиком государыня поставила. Тоже еще в Валахии с чумой воевал, многому учит… Вы куда?

      – Недосуг нам, Матвей Ильич, – сказал, уже успев сделать два шага прочь, Левушка. – Архаров с вами посовещаться хотел, а вы все про чуму.

&n