Яблоко по имени Марина. Николай Семченко

не коршун. Птица сделала круг, второй и, когда приблизилась ко мне, оказалась девушкой. Она помахала мне рукой: «Я тоже умею летать. Привет!»

      До этого я никогда не встречал в небе летающих людей, и потому удивился, что кто-то тоже может запросто кувыркаться в сияющей лазури. Но ещё больше меня поразило то, что девушка походила на Марину. Мне стало весело и страшно. Я и подумать не мог, что на свете есть ещё одна Марина. Правда, эта была чуть-чуть другая: волосы светлее и длиннее, на правой щеке – маленькая родинка, какой у Марины не имелось, и глаза – ласковые, добрые, без тех серебристых льдинок, которые, бывало, мерцали во взгляде нашей квартирантки.

      – Хорошо, что ты прилетел, – сказала девушка. – Я ждала тебя.

      – Ты давно летаешь? – спросил я. – И кто тебя этому научил?

      – Никто, – она рассмеялась. – Я сама всегда умела это делать. Что тут удивительного? Захотела летать – и лети!

      – Но другие не умеют, – заметил я. – Наверное, им скучно жить.

      – Невесело, это точно, – поддержала она. – Все люди с рождения крылаты. Они сами разучились летать.

      – Разве можно этому разучиться? – удивился я. – Это же – как дышать!

      – Но даже дышим мы по-разному, – снова засмеялась девушка. – Ты просто этого ещё не знаешь.

      – А надо знать?

      – Надо, – серьёзно ответила она. – Надо знать, чтобы всегда дышать полной грудью.

      – Это само собой получается, – возразил я.

      – Ты еще маленький, – снова рассмеялась девушка. – Как я раньше этого не заметила? Мы рано с тобой встретились.

      – Я не маленький, – возмутился я. – Разве ты не видишь?

      Девушка взмахнула руками, как крыльями, и поднялась ещё выше. Её белые одежды развевались, и вся она походила на женщину с картинки в папиной книге о древнегреческих мифах.

      Мне не разрешалось брать этот томик: мама считала, что иллюстрации в нём слишком уж откровенные, ещё, мол, подействуют на мальчика в нежелательном направлении. Что под этим имелось в виду, она не уточняла. А папа иронично качал головой и усмехался: «Искусство не может испортить. Древние прекрасно изображали красоту человеческого тела. Что может быть порочного в этом?» Мама с досадой махала рукой и, озираясь на меня, шептала папе: «Рано ему об этом знать…» Я всё слышал из своей комнаты, но вида не подавал.

      Та сияющая, прекрасная воздушная женщина звалась Музой. Она прилетала к поэтам и помогала им писать стихи.

      – Но я не Муза, – девушка прочитала мои мысли. – Я – это просто я, и никто больше. Ты видишь меня такой, но на самом деле ты видишь то, что хочешь видеть. И пока ты этого не поймёшь, останешься маленьким, даже если тебе исполнится сто лет.

      Влажный тёплый воздух кружил голову, слабый фиолетовый туман узкими лентами опутывал сияющее пространство, блаженно пел жаворонок, и всё вокруг двоилось, колыхалось, расплывалось. Моё сердце бежало внутри тела, спешило, задыхалось,