Слово и дело. Книга 2. Мои любезные конфиденты. Валентин Пикуль

же и вы за мною. Вам, может, повезет, и вы кого-либо встретите средь пьяниц!

      В остерии путешественник присел на стул. Закрыв глаза, он стал прислушиваться… Вот немцы говорят, вот англичане, вот французы, гортанно и крикливо – это русские… И вдруг его как будто обожгло родным наречьем – итальянским! Вскочив, он подбежал к столу, за которым восседали два приличных господина в коротких паричках, каких богатые вельможи никогда не носят. Такие парики – на головах мастеровых.

      – Синьоры, я прямо с корабля… Вы говорите языком моим же!

      Господа в париках ремесленников привстали благородно:

      – Я живописец и гравер – Филиппо Маттарнови.

      – Я декоратор театральный – Бартоломео Тарсио…

      От них он получил вина и сел меж ними. Высокий ростом, кости крепкой, с лицом приятным. Вина пригубив, он остатки его в ладони себе вылил и руки под столом ополоснул.

      – Меня зовут, – он начал свой рассказ, – Франческо Арайя, я родом из Неаполя. Родители мои незнатны, но природа рассудила за благо наградить меня даром композиций музыкальных. Синьоры! Я удивлен, – воскликнул Арайя, – почему ваши лица остались каменны? Неужели слава обо мне еще не дошла до этих краев?

      – Ты знаешь такого? – спросил Маттарнови у Тарсио.

      – Увы, – вздохнул декоратор. – А ты?

      – Впервые слышу, – отвечал гравер…

      Франческо Арайя поникнул головой, большой и гордой.

      – Пять лет назад, – продолжил он рассказ, – я поставил свою первую оперу «Berenice», а вслед за нею прозвучала на весь мир вторая – «Amor per regnante».

      – Но… где они прозвучали? – спросили живописцы дружно.

      Арайя улыбнулся: кажется, его принимают за мошенника.

      – Синьоры! – выпрямился он. – Мои оперы впервые услышала Тоскана и… Рим! Сам гордый Рим рукоплескал мне, а Тоскана носила меня на руках. Вы не поверите, синьоры, сколько у меня было любовных приключений из-за этой славы, которая подстерегала меня из-за угла, как убийца свою неосторожную жертву.

      – Тоскана – это хорошо, – причмокнул Маттарнови.

      – Рим – тоже неплохо, – добавил Тарсио. – А прекрасная Тоскана издавна славится своим очаровательным bel canto.

      – Но сосна еще не рождает скрипки, – засмеялся Арайя. – Скрипку из сосны рождает труд. И я способен быть трудолюбивым, что для художника всегда составит половину гения… Итак, синьоры, я продолжаю о себе. Две оперы прошли с успехом, четыре женщины вонзили стилеты в свои ревнивые сердца, не в силах перенесть моей холодности. Но, славу принеся на легких крыльях, мне оперы мои в карман не нашвыряли денег. А я желаю золота, синьоры! Почему бы, решил я тогда, не попытать мне счастья в стране ужасной, но в которой можно скорее обогатить себя, нежели в Тоскане или в Риме…

      Художники заказали себе еще вина и угостили нувелиста.

      – Мальчишка! – пыхтел Филиппо Маттарнови.

      – О блудный сын! – вторил ему Бартоломео Тарсио.

      – Вы не рукоплещете? – обомлел Арайя. – Вы… ругаете меня?

      – Вернись