Барбаросса. Валентин Пикуль

ли сейчас, – спросил Фриче, – аналогии между нынешним положением рейха и положением старой Пруссии после поражения от русских при Кунерсдорфе?

      – Пожалуй… да! – согласился Геббельс. – При этом у микрофона следует напомнить слушателям (но с умом!), что героизм сталинского солдата мало чем отличается от храбрости русского солдата времен царицы Елизаветы. Это скорее упрямство скотов на великой мясной бойне, а совсем не продуманное явление патриотизма, как твердит нам по радио московская пропаганда…

      Мешки с письмами вскрыли в канцелярии Геббельса.

      – Начнем творить миф! – сказал он. – Создадим особую комиссию из проверенных членов партии. Срежем адреса на конвертах. Все письма из Сталинграда классифицируем по их настроению. Последние слова гренадеров Паулюса станут основой для создания бессмертной биографии… Я уже вижу, как потомки с трепетом приникнут к этим скрижалям!

      Все сделали, как он велел: письма пустили в набор, и тут наступило отрезвление… Геббельсу было доложено:

      – Такого мифа создать нельзя! Лишь два процента солдат армии Паулюса еще продолжали верить в дело фюрера, остальные слали проклятия. Вот послушайте: «Сталинград – хороший урок для немецкого народа. Жаль только, что тем, кто получил этот урок, трудно будет использовать его в будущие времена. Но всем нам, немцам, следует помнить о нем…»

      Геббельс вчитался в корректуру. Некоторые фразы были уже подчеркнуты цензорами из бюро военно-статистической информации: «Ты – жена немецкого офицера, и ты должна понять все, что я тебе скажу… Я не трус! Но мне обидно, что самую большую храбрость я мог проявить в деле, которое абсолютно бессмысленно и преступно… Итак, ты знаешь, что я к тебе не вернусь. Но меня никто не убедит умереть со словами: „Хайль Гитлер!“

      – Да, это для печати не годится, – огорчился Геббельс…

      18 февраля он выступил в берлинском Спортпаласте:

      – Нам осталось две крайности: капитулировать или открыть тотальную войну… Вы разве хотите поражения?

      – Нет, нет, никогда, – хором отвечали из зала. 

      – Значит, вы хотите тотальной войны? 

      – Да, да… хотим! – И зал вздрогнул в овациях.

      …Геббельс не дожил до Нюрнбергского процесса. Зато на скамье подсудимых в Нюрнберге оказались два представителя германского генштаба – Йодль с Кейтелем. А фельдмаршал Паулюс занял место на трибуне свидетеля, и, кажется, был момент, когда из свидетеля он мог стать подсудимым.

      ………………………………………………………………………………………

      Нюрнберг! Как он был страшен в те годы…

      Американский солдат, удовлетворяя половой инстинкт прямо в подворотне, грубо сказал раскрашенной немке:

      – Не все в Германии так уж и погано, как об этом писали в наших газетах. Благодарю вас, фрау!

      Немка заплакала от женского стыда: 

      – Я ведь не проститутка… вдова капитана! У меня трое голодных