Жизнь как бой. Юрий Енцов

преобладали инородцы. У эсеров из русских были только Савинков, да Керенский.

      Коммунисты как-то по-особому понимали счастье для народа и методы, которыми они пользовались, вряд ли назовешь цивилизованными. Равновесие в обществе было нарушено, и мир рухнул в пучину революций и войн…

      Потом вроде бы наступил расцвет большевицкой «дружбы народов»: «чехословаки», «латышские стрелки», немцы, евреи. В Советский Союз приехала большая группа испанцев. Они у нас становились пионерами, комсомольцами, коммунистами. Но слава Богу, почти все уехали из России.

      На углу Стремянного

      Дворы тех времен были нашпигованы шпаной, «деклассированным элементом». Это было время белых шарфов, кепок-восьмиклинок с козырьком в два пальца и пуговкой на темечке. Блатные ватаги собирались на углах Стремянного, Большого Строченовского переулков, и улицы Щипок, под гитару «бацали» чечетку, распевая «Мурку», другие воровские песенки, некоторые из которых были очень душевные и трогали Тада за живое.

      Он издали наблюдал за блатными, близко не подходил. Интуитивно он не верил в это блатное братство и боялся его. Всегда пугает неизвестность, а эти люди со своей какой-то бесшабашностью и жестокостью были ему непонятны, это беспокоило.

      Во дворе жили два воровских авторитета: Витя матрос (потому что ходил в тельняшке) и Васька однорукий, жуткая пьянь и дебошир, хватавшийся за финку даже тогда, когда скандалил со своей родной матерью. Всё в округе переулков до улицы Дубининской и Павелецкого вокзала «ходило под ними».

      Витька-матрос был страстный гоняльщик голубей. У него были какие-то особые породы, и Тад часто наблюдал, как Витька, забравшись на сарай, выпускал своих черно-чистых в синее небо. Он, Витька, знал каждую особь, как говорится, в лицо, и если какой-нибудь голубь пропадал, то блатные из других дворов отдавали Витьку его собственность, хотя это считалось честной добычей.

      Несколько раз Тад, ближе подходя к блатным, наблюдал разборки. Этого чернявого мальчишку подпускали. Тад видел, как на «базарах» били, а иной раз и резали виновных, но обидеть малолетку было «за падло», это значит, обидчик подписывал себе, чуть ли не «вышку». Тогда в блатной среде за этим следили строго. Иной раз собирались большие ватаги, человек по 300. С цепями, кастетами и ножами ехали выяснять отношения в Марьину рощу, Кожухово или Косой переулок. Шпалеры (револьверы) имели только воры и, кстати, пускали в дело их крайне редко.

      Очень любила вся эта блатота смотреть, как дерутся мальчишки поменьше и часто старались их стравливать. В эти драки пытались частенько втащить и Тада, обзывая его обидными словами. Тад старался отойти и не лезть в драку, но это не всегда получалось, потому что пристающих и нападающих всегда было больше и уж очень обидны были их действия, особенно, когда что-то отрывали от костюма Тада или пачкали. Вся эта дворовая публика догадывалась, что Тада дома будут за это