Возвращение в Оксфорд. Дороти Ли Сэйерс

была полна силы и горечи и осыпана сомнительными дарами славы. Прометей и Эпиметей поменялись ролями[18], одному достался ящик бед, другому – голая скала и орел, и уже никогда, думала Гарриет, никогда не встретиться им на равных, как прежде.

      – Да что ж такое! – сказала Гарриет. – Что за трусость, в самом деле! Поеду – и будь что будет. Никто не сможет сделать мне больнее, чем было. Да и какое это имеет значение?

      Она заполнила форму-приглашение, надписала адрес, решительно приклеила марку и побежала бросить письмо в ящик – быстро, чтобы не передумать.

      Возвращалась она неторопливо, через парк. Поднялась по каменной лестнице работы Адама[19] к себе в квартиру, безрезультатно перерыла кладовку, вновь вышла на лестничную площадку и отправилась на чердак. Вытащив оттуда старинный сундук, Гарриет отперла его и подняла крышку. В ноздри ударил пыльный, спертый дух. Книги. Надоевшие платья. Старые туфли. Старые рукописи. Выцветший галстук, некогда принадлежавший ее мертвому любовнику, – ужасная находка. Она дошла почти до самого дна и извлекла на свет божий большой темный сверток. Мантия, которую она надевала лишь однажды – на присуждение ученой степени магистра искусств, – совсем не пострадала от долгого затворничества. Твердые складки легко расправились, ни морщинки. Гордо сверкал багряный шелк капюшона. Только академическая шапочка кое-где была побита молью. Когда Гарриет встряхнула ее, бабочка-крапивница, пробужденная от спячки, вылетела на яркий свет окна и тут же попала в паутину.

      Гарриет радовалась, что может теперь позволить себе собственный маленький автомобиль. Ее приезд в Оксфорд не будет напоминать прежние прибытия на поезде. Еще на несколько часов можно отодвинуть унылый призрак умершей юности, можно притвориться незнакомкой, просто приезжей – состоятельной женщиной, чего-то добившейся в жизни. Нагретая дорога вилась позади, на фоне зеленых пейзажей вставали города, окружали ее вывесками гостиниц, заправками, магазинами, полицией, детскими колясками, а потом оставались позади и тут же забывались. Июнь умирал среди роз, живые изгороди тускнели, обретая темно-зеленый оттенок, бесстыдство красного кирпича, красовавшегося вдоль дороги, напоминало о том, с какой неумолимостью настоящее застраивает пустые поля прошлого. Гарриет пообедала в городке Хай-Уиком, солидно, с комфортом – заказала полбутылки белого вина, оставила щедрые чаевые. Ей хотелось как можно разительней отличаться от той студентки, что когда-то поглощала сэндвичи и кофе из термоса, присев где-нибудь на скамеечке под деревом. Когда становишься старше, начинаешь ценить условности. Платье, выбранное для приема в саду, было аккуратно сложено в чемодане – оно будет хорошо сочетаться с мантией. Длинное, строгое, из простого черного креп-жоржета, абсолютно безупречное. Под ним лежит платье для торжественного ужина: насыщенный лиловый оттенок, прекрасный покрой без неуместного оголения спины

18

Эпиметей — неразумный брат мудрого Прометея. Чтобы отомстить за то, что Прометей дал людям огонь, Зевс повелел богам создать из земли и оживить прекрасную девушку, Пандору, в которую влюбился Эпиметей. Вопреки предостережениям Прометея Эпиметей женился на Пандоре, и та из любопытства открыла подаренный Зевсом ларец, выпустив наружу все беды человечества. По всей видимости, в студенческие годы всем казалось, что Мэри – Прометей, а Гарриет – Эпиметей, а потом они “поменялись местами”.

19

Скорее всего, имеется в виду Роберт Адам (1728–1792), который в конце XVIII века строил в Лондоне много домов в неоклассическом стиле. У него были два брата, тоже архитекторы, поэтому часто можно встретить упоминание о стиле “братьев Адамов”.