Дело о таинственном наследстве. Татьяна Молчанова

век ему верна будет?» Ведь разные же вещи, да, папочка? А она меня безнравственной обозвала и дальше плакать отправилась. А в чем же безнравственность, позвольте? Это вот за нелюбимого идти безнравственно, полагаю… А?

      Но князь половину пылкого и, надо сказать, весьма вольного монолога прослушал, вернувшись к наблюдению за волнительными действиями садовника.

      – Вот шельмец! – вырвалось у него, и он со всей быстротой, на которую был способен, поспешил из столовой.

      Наташа выглянула в окно: Никанор гордо стоял около груши, принявшей форму строгого конуса. Деревце выглядело слегка голым и оттого страшно смущенным.

      – Папочка, – высунулась в окно Наташа, стремясь привлечь внимание князя до начала головомойки, несомненно грозившей Никанору. – Я сегодня к Ольге, к вечеру вернусь.

      – Да, да! – на ходу прокричал Николай Никитич. – Только к ужину воротись, гости будут. Граф Орлов с тетушкой представляться приедет.

      – Так он недели три у тетушки гостит, что же это только сейчас к нам собрался?

      – Разрывают графа на части: из столицы, молод, интересен, образован. Софи Зюм вон чуть ли не каждый вечер его к себе ангажирует!

      Махнув Наташе рукой, князь медленно развернулся к Никанору, чья поза из гордой стала вдруг вызывающей и подобострастной одновременно.

      Наталья поморщилась при упоминании имени Софи. Не любила она ее. А для Наташи нелюбовь к чему-то или к кому-то была чувством почти невозможным. Наташа очень ценила в людях естественность, ее душа откликалась на простое и искреннее общение. А Софи, с ее высокомерием, холодностью, вечной затянутостью в модные одежды и безупречной речью, была не очень ей понятна и приятна. Да и репутация…

* * *

      Августовский день лился зрелым золотом солнца. Ни листочка, ни травинки не колыхалось в безветренной тишине. Звук колес маленькой Наташиной двуколки и цоканье копыт игреневой лошадки создавали звонкий ритмичный мотив, на который Наташа, едущая к дому Затеевой, напевала тут же сочиняемую песенку.

      Зеленые Наташины глаза играли в солнечном свете: то темнели глубиной мелькавших в голове мыслей, то вспыхивали лукавым, озорным огоньком. Маленькие ямочки на щеках говорили о том, что все на самом деле не так серьезно, как иногда может показаться их хозяйке, а чуть крупноватый рот был будто бы и детским еще, но, вот – тень падает по-другому, и сложившаяся красота его пленяла воображение уже не одного молодого человека. У Наташи были замечательно густые, почти черные вьющиеся волосы, придававшие еще большую выразительность чертам чуть загорелого ее лица.

      Ольга лежала в гамаке в саду, бездумно уставившись куда-то в кроны деревьев.

      Девушка, больше похожая на барышню начала девятнадцатого века, а не его окончания, отличалась милой наивностью, трепетностью и добротой, иногда доходившей до самоотречения. Суждения поверхностны, желания мгновенны, ярки и непродолжительны и всегдашняя готовность верить во все, что бы ей ни говорилось…

      Бело-розовое,