Конец «Сатурна». Василий Ардаматский

как пойманных партизан расстреливает карательный отряд, составленный из местных жителей. Не случайно почти весь выпуск хроники посвящен эпизоду с расстрелом. Берлин придает огромное значение этому делу, и вы сами понимаете почему. Меньше собак будет повешено на нашу с вами фирму. Мне уже звонил об этом сам Кальтенбруннер. Я думаю, что именно вы и должны взяться за отбор надежных ребят в местный отряд.

      – Боюсь, что я с этим не справлюсь, – с опасной поспешностью сказал Кравцов и, помолчав, пояснил: – Все эти ребята мне как русскому доверяются меньше.

      Клейнер удивленно посмотрел на Кравцова.

      – Не узнаю вас, господин Коноплев! Все наоборот! Из всей нашей группы именно вам легче всего говорить с молодежью. Это подтверждает и вчерашний вечер. Так что прошу вас не хныкать, а поработать так, как следует человеку, который скоро из рук Германии получит орден.

      – Я, конечно, буду стараться.

      – Я верю в вас, господин Коноплев, – почти торжественно произнес Клейнер.

      Весь день Кравцов провел в тревожном смятении, он не знал, как ему теперь поступить. С одной стороны, он прочно влез в гестапо, и его донесения о планах и делах гестаповцев имели для Маркова огромную ценность. С другой – он должен был теперь стать прямым пособником гестаповцев в их кровавых делах. Способа устраниться от выполнения поручения Клейнера он не находил. «Нужно удирать из города», – эта мысль становилась все более настойчивой.

      Вечером Кравцов и Добрынин встретились в домике мичуринца. Добрынин не разделял мрачных мыслей Кравцова; он считал, что они могут найти выход из создавшейся ситуации, однако ничего конкретного пока предложить не смог.

      – Все же эти ребята нашенские, – убежденно говорил Добрынин. – Им только шепни, чего от них хотят, они ни в Германию не поедут, ни тем более наниматься в палачи.

      Кравцов не мог разделить оптимизма товарища. «Одно из двух, – думал он, – или Добрынин не понимает всей сложности положения, или, дорвавшись наконец до дела, попросту не хочет его бросать».

      – Не узнаю тебя, честное слово, не узнаю! – пытался шутить Добрынин. – Куда девалось твое знаменитое недержание решительности?

      – Брось шутить, – угрюмо сказал Кравцов.

      Ночью они написали подробное донесение Маркову о «создавшемся положении. В донесении излагались оба мнения: кравцовское – об уходе из города и добрынинское – о попытке подрыва изнутри гестаповской работы среди молодежи. Утром Кравцов снес это донесение Бабакину, предупредив его, что дело очень срочное.

      На другой день утром Бабакин передал Кравцову ответ Маркова.

      «Об оставлении города не может быть и речи: мы, как и прежде, должны знать от вас все о деятельности гестапо. Необходимо сделать все возможное для ликвидации критической ситуации с молодежью. Вместе с Добрыниным выявите из ее среды хотя бы полтора десятка таких, на которых можно положиться, их имена и адреса через известных вам людей передадите подполью. Опираясь на отобранных вами ребят, подпольщики развернут агитационную работу среди всего