Старые дома. Аркадий Макаров

даю! – вот уже и забылась трудовая дисциплина. Вот уже и стаканчик к руке прилип. Выпью, небось…

      Коньяк и вправду был высшего сорта. Горьковатый, но с привкусом настоящего шоколада. Того, советского, твёрдого, как стекло и бодрящего, как бразильский кофе в горячей песочнице. Сон сразу испарился, и захотелось что-то делать приятное и старичку этому, и своим рабочим копошащимися в углу с трубами.

      – Мужики, перерыв на обед не пропустите! – удивился я сам себе, такому порыву.

      – Во-во! Рабочего человека жалеть надобно! Он авангард мира. Земной шар, как Геракл на плечах держит. – На-ка, закуси! – и подаёт мне, предварительно вытерев о рукав, большое красное яблоко.

      – После первой не закусываю! – храбрюсь я. Недавно посмотрел фильм «Судьба человека», вот и заломил крылатую фразу.

      – Ну да! Пить да закусывать, зачем тогда пить! – посмотрел, повертел яблоко в руке и захрустел, судя по всему, крепкими, как голыш-камень, зубами.

      Вот это дед! Вот паучок-моховичок! Зубы, как у акулы!

      – Где такие зубы повставлял? Подскажи!

      Дед оторвался от яблока. Закинул огрызок через плечо и растянул в широком оскале рот. Постучал пальцем по передним зубам:

      – От родителев такие! Хочешь, вон тот электрический провод перекушу!

      – Не, дед! Не выхваляйся! Зачем рисковать? У меня вот тоже сосед был. В семьдесят пять лет по минуте на голове стоял, а потом его параличом разбило. Его предупреждали: «Не выхваляйся, моча в голову ударит!» Вот и ударило.

      Дедок, мотнув головой, щёлкнул зубами так, как ловят на солнечном припёке шалавые дворняги надоедливых мух. Щёлкнул и выплюнул в сторону, как мне показалось, конец электрического провода:

      – Давай, повторим! – чудной знакомец снова плеснул, не глядя, в мой стакан, который сразу стал полным.

      Выпили. Посидели, помолчали.

      – Ты баб любишь? – почему-то спросил он.

      – Дед, а кто же их не любит?

      – А они тебя?

      – И я их тоже! – отшутился по обычаю я.

      – Да… Бабы – это такая живность, что хошь кого к себе приманит.

      – Давай за баб!

      – Давай! – расхрабрился я.

      Снова выпили.

      – Ты, я слышал, в писатели метишь?

      Откуда этот патриарх узнал мою самую затаённую мысль? Наверное, архаровцы рассказали! Недавно в газете вышли мои боевые стихи о рабочем классе. Целая подборка, которой я несказанно гордился.

      – Ну, вроде того… – неопределённо ответил я.

      Дедок откуда-то из-под себя вытащил в кожаном переплёте старинную тетрадь.

      – На вот тебе гостинец! Про попов. Почитай! – протягивает фолиант.

      В то время я был молод и нелюбопытен, но тетрадь всё-таки взял: нехорошо разочаровывать хорошего человека.

      Кожаная обложка тетради была вытерта до самой мездры и жестка, что фанера. Повертел в руках:

      – Куда её, дед? С Божьей помощью котельную растапливать!

      При упоминании о Боге, старичок весь как-то скукожился, померк. Выхватил из моих рук несколько листков:

      – Во-во! Топить будем! – и стал