Белое солнце России. Александр Логачев

а они, в свою очередь, также ни разу не усомнились, что я – самый что ни на есть Назаров, а не кто-то совсем другой. Может быть, пребывание в предыдущем мире было лишь ошибкой природы, которую природа решила исправить. И эта жизнь, несовершенная, грозная, страшная, кажется мне отчего-то более моей, чем та, предыдущая. Мало что осталось во мне от прежнего Алексея по прозвищу Леший, „черного археолога“, которому больше нравилось возиться с оружием отшумевших эпох, чем с предметами эпохи атома и сотовых телефонов. Видимо, не случайно нравилось. Ну, значит, пора бы и забыть ту странную эпоху. Быть может, и не будет ее никогда, а все еще пойдет по другому пути».

      Молчание затягивалось, и Федор понял, что надо срочно переходить на привычные обитателям Зимино вещи.

      – Видите, в углу винтовка? – спросил он.

      – Видим, – сказал Степан. – С фронта, что ли?

      – У Гришки вашего винтарь отнял. Ну, который за околицей. Он говорит – какой-то ком бед завелся в Усадьбе. Что это у вас, вместо барина, что ль?

      – Большое озорство с нашим барином, Владимиром Ивановичем, приключилось. Усадьбу-то пограбили прошлым декабрем, – ответил старик.

      – Революция, что ли, до вас докатилась?

      – Какая революция? Озорство сплошное. В округе много дезертиров развелось, что с лета привыкли от погрома к погрому бегать. Вот они-то нас до большого греха и довели (Никита Палыч перекрестился). Мы-то от барина ничего дурного не видели. Ну вот, к примеру, случалось, ребятишки в сад залезут, вишен нарвать. Помнишь, Тимоха?

      – Помню, – ответил Баранов. – Я и сам клубнику рвал.

      – Ну вот, сторож поймает тебя и к барину: «Хворостиной прикажете как следует?» А Владимир Иванович руками замашет: «Что ты, мой дед людей без вины сек, я себя перед ними виноватым чувствую». Недаром в деревне так нашего барина и звал – Виноватый.

      Лариса в очередной раз вздрогнула, а Никита Палыч – продолжил:

      – Всю осень баре, что в уезд подались, весточки Владимиру Ивановичу слали – спасайся, мол, пока не поздно. А он отвечал: чего мне мужиков бояться? Перед ним, как всегда, шапки ломали. Разве что Филька Комаров, сукин сын, прости Господи, брякнет соседям: кусковские мужики давно уже на барских конях ездят.

      – Вот кому хворостины не досталось, так это Комару, – молвил Степан. – И на войну годом позже остальных ушел, и раньше всех с фронта явился. Я, мол, по демобилизации, с наградами и трофеями. А через месяц, как приехали из уезда дезертиров искать, так он до осени в Кускове у вдов прятался.

      – От кусковских наша беда и случилась. Там свое поместье пожгли, и решила местная голота за нас взяться, – сказал Никита Степаныч. – Верховодил уездный большевик Исаковский. Пришли большой толпой. Большевики и говорят: «Указ вышел народу помещиков грабить, вот мы и пришли его сполнять».

      – Страшно-то как было, – шепнула Лариса.

      – Удивили меня наши сильные мужики. Пришел один Козин. Послушал, как барин с голытьбой ругается, а потом и говорит: «Ну, раз указ такой вышел, делать нечего. Вы уж извините, Владимир