Гуманная пуля. Книга о науке, политике, истории и будущем (сборник). Захар Оскотский

острие летящей пули неизменно будет направлено к бессмертию человека, к превращению человеческого разума в космическую силу, к слиянию Человека и Вселенной.

      В свете этой устремленности можно по-иному взглянуть на прошлое цивилизации, на подвижников и мучеников науки. В наши дни, когда утробное начало торжествует, большинство людей, даже отвергая марксизм, полностью согласно с его формулами: «бытие определяет сознание» и «движущей силой научно-технического прогресса является общественная потребность». Но, например, астрономическая система Птолемея, созданная в начале нашей эры, – неподвижная Земля в центре Вселенной, Солнце, кружащееся вокруг нее, эпициклы планет, – давала такую точность в определении положения светил на небосклоне, что по Птолемею исчисляли навигационные таблицы до самого конца XIX века. Его система полностью удовлетворяла «общественные», то бишь экономические потребности. Тогда ради чего трудились и мучились Коперник, Кеплер, Бруно, Галилей? Для экономики и бытия Коперник должен был бы явиться только в начале XX столетия. Тогда, когда явился уже Эйнштейн.

      Так почему же сознание гениев не только не определяется бытием, но – напротив – нематериальная истина для них оказывается дороже ценностей реальной жизни? «Что есть истина?» (Еще один вечный вопрос. Как гласит евангельская легенда, задав его Иисусу, Пилат не стал и дожидаться ответа, сразу вышел.)

      Приближение к ответу заключается в словах, часто повторяемых, но обычно понимаемых поверхностно: «Таланты попадают в цели, в которые никто не может попасть, а гении – в цели, которых никто еще не видит». И мы имеем полное право предположить, что в гениях и мучениках науки, в их сознании, характерах, в их устремленности к научной истине, с наибольшей силой проявился инстинкт живой материи, устремленной к бессмертию и распространению в космосе.

      То же относится и к подвигам нравственности. Человеколюбие, доброта, бескорыстное подвижничество вызывают насмешки потому, что в современном мире они выглядят такими же преждевременными, как в конце XVI века учение Бруно о том, что звезды – далекие солнца и обитаемых миров множество. Но и в том, и в другом случае преждевременность – кажущаяся. Великих гуманистов – Федора Гааза, Альберта Швейцера, других знаменитых и безвестных праведников, в конечном счете, вел тот же великий инстинкт. С моралью эгоизма и личной выгоды человечество не только не выживет в условиях бессмертия людей, но неминуемо погибнет на критическом переходе к бессмертному состоянию. Впрочем, это самая трудная тема нашей книги, и о ней мы попытаемся поразмыслить в заключительной главе.

      Наука и фашизм

      Научно-технический прогресс, разумеется, не признает ни государственных границ, ни национальных и религиозных различий. Однако уже к началу XX века наука оказалась в теснейшей связи с конкретным социально-экономическим и политическим устройством общества. С одной стороны, необычайно возросло влияние науки на экономику