Легенда о капитане Хопеше. Павел Владимирович Виноградов

блистательного художника-космиста прошёл в высшей степени торжественно. Среди умопомрачительных звёздных пейзажей, выполненных в слегка старомодной голографической технике, и нарядной толпы, в которой то и дело мелькали лица, знакомые половине галактики, юбиляр почти затерялся. Однако маэстро и сам старался стать как можно более незаметным. Он старательно обходил робокорров, упорно рыщущих по огромному выставочному залу Нового Манежа в поисках спикеров для интервью. Его умелые манёвры продолжались, пока за локоть его не схватила маленькая, но цепкая рука.

      – Дюша, тебя ищут. Пойдём! Ну нельзя же быть таким букой!

      «Кисмет найдёт меня даже в аду», – промелькнула в нём мысль.

      Словно испугавшись самой себя, мысль тут же исчезла, и Андрон повернулся к жене, с шутливой обречённостью разведя руками.

      – Веди, Киса.

      Несмотря на свои восемьдесят три, Кисмет всё ещё была прекрасна – и не только в глазах супруга. Проходя по залу, где их наконец-то заметили и провожали тысячами взглядов, Андрон с гордостью различал среди них и откровенно вожделеющие, и даже влюблённые. Он и сам то и дело восхищённо поглядывал на женственную фигуру жены, округлые плавные движения, точёный профиль, гриву роскошных, хоть и сединой посеребрённых, волос.

      Они проследовали в малую залу, куда раззолочённые кибер-охранники пускали лишь избранных, и сразу окунулись в хаос приветственных возгласов и рукоплесканий. Демидов взлетел на артистический Олимп поздно – всего лет десять назад, когда его выставка прошла в Алмазном зале императорского дворца, а посетившая вернисаж Августейшая Семья попросила его побыть их гидом. Но уж после этого он стал одной из самых медийных фигур Ойкумены.

      Сам Андрон относился к этой сверкающей суете с отстранённым спокойствием, хотя иногда она доставляла ему неудобства. Однако вовсе уж дремучим анахоретом он не был. Мэтр дефилировал по залу, вооружённый бокалом шампанского и прикрываемый слева опершейся на его руку женой. Улыбка не покидала его моложавого лица, обрамлённого артистической шевелюрой. Он ловко лавировал между посетителями, и его гибкие движения не слишком сочетались с солидным возрастом. Отвечал на приветствия, чокался, обменивался остроумными репликами, позволил кому-то запечатлеться рядом с собой на голофото, раздавал автографы, даже пару минут надиктовывал своё мнение о современном искусстве неведомым путём проникшему сюда особо пронырливому робокорру.

      Увидев, что муж пока не нуждается в защите, Кисмет отделилась от него и увлеклась беседой со случившейся тут старой знакомой. Андрон продолжил вести светскую жизнь, пока раздавшийся позади голос не заставил его замереть.

      – Как вам это удалось?

      Голос был четко артикулирован, звучал громко и очень правильно – даже слишком, словно говорил кто-то неживой.

      – Что, простите? – развернулся художник.

      Это был охрр’иззи, напоминающий вставшую на задние лапы огромную четырёхрукую мышь, покрытую нежным белым пушком. На Андрона, не мигая, смотрели три рубиновых глаза. На груди инопланетянина, поверх трепещущей мантии, лежало массивное драгоценное ожерелье. Очевидно, в него и был вмонтирован микрофон робота-переводчика – речевой аппарат издававших невнятные писки охрр’иззи не мог воспроизводить звуки человеческой речи. Впрочем, эта раса владела и телепатией.

      – Мой имя Орн’тезз, – представился незнакомец. – Вас ведь не обидел мой вопрос?

      – Нет, конечно, – слегка растерянно ответил художник.

      Охрр’иззи имели в Ойкумене скверную репутацию – в их культуре космический разбой считался доблестью и негласно поощрялся государством. Для большой войны с Альянсом они были слишком слабы, но в своё время наделали ему немало бед жестокими рейдами на отдалённые колонии и захватом торговых судов. Впрочем, в ходе сложнейших дипломатических и иных операций они оставили свои замашки и вступили в Альянс. Поговаривали, что набеги они просто перенесли за пределы Ойкумены, но Альянса это уже не касалось.

      – Вы ведь никогда не были в дальнем космосе, – продолжал механически вещать переводчик.

      Демидов кивнул. Он мог бы отделаться парой любезных слов и пойти дальше, но что-то его удерживало. Обычное любопытство или некое предчувствие?..

      – Что же побуждает вас писать космос? – спросил Орн’тезз.

      Выражение его лица человеку понять было невозможно, но Андрон ощутил в вопросе неподдельный интерес.

      – Сам не знаю, – задумчиво ответил он. – Это началось так неожиданно…

      – Я читал вашу биографию, – подтвердил инопланетянин. – В первой половине жизни вы были простым школьным учителем рисования – уважаемым, но заурядным.

      Демидов не обиделся на определение «заурядный», понимая, что охрр’иззи вряд ли осознаёт его негативную коннотацию. Да даже если бы тот и сознавал, он не обиделся бы.

      – В тяжёлый жизненный период я попробовал заняться живописью, стало получаться, – продолжил Андрон за собеседника. – Пробовал живые краски, объёмную акварель, визуализированную звукопись, комбинированные техники. Но в конце концов