Я чувствую тебя. Ирэне Као

вызывающий в стиле одежды, но очень сдержанный в поведении.

      – Я смотрю, ты сегодня наготове, – говорю, кивая подбородком на кошелек.

      Он улыбается:

      – Не понимаю, почему освещение длится так мало…

      – А это ты у отца Сержа спроси, – говорю со смехом, который действует на нервы Паоле.

      Игнорирую ее бормотание и начинаю смешивать пигмент красного оттенка для облачения Мадонны.

      – Вот бы мне лампу, как у вас! – Мартино указывает на круглый галогенный фонарь, освещающий место реставрации, словно кинематографическую площадку.

      – Я уверена, что отец Серж этого не одобрит.

      Пока я говорю это, в мыслях возникает картинка: удовлетворенная улыбка священника, который перед закрытием церкви опустошает контейнер с монетками. Ясно, что картины Караваджо и система их освещения составляют добрую долю доходов церкви Сан-Луиджи-деи-Франчези.

      – Да, но это же настоящий грабеж! – протестует Мартино, фыркая. – Эта курсовая влетит мне в копеечку, – говорит он, помахивая полупустым кошельком. – Будем надеяться, что усилия были ненапрасны и это хотя бы приведет к результату. Правда, моему профессору Бонфанте никогда не нравится ничего из моих работ!

      – У меня тоже была такая преподавательница, ей было трудно угодить, – соглашаюсь со знающим видом, – Габриэлла Борраччини. Она славилась своим ужасным характером…

      Паола резко поворачивается в мою сторону.

      – В чем дело? – спрашиваю, опасаясь, что наша болтовня побеспокоила ее.

      – Ничего, подай мне, пожалуйста, красный пигмент, – просит она с необычной вежливостью.

      Передаю ей краску. Странно, она кажется взволнованной, но у меня нет времени, чтобы осознать это, потому что она снова отворачивается к своей стене. А я продолжаю разговаривать с Мартино.

      – Правда, спустя многие месяцы, когда все мои вопросы она систематически игнорировала (хотя я проводила не один час в очереди перед ее кабинетом в приемные дни), в конце года я таки сдала ей курсовую по Джорджоне, над которой проводила дни и ночи, делая зарисовки в галереях Академии и нескончаемые исследования в самых отдаленных библиотеках Венето. И с того дня профессорша признала меня ученицей, оправдавшей ее ожидания.

      – Надеюсь, что у меня будет так же. Бонфанте просто ужасен…

      Мартино качает головой. Потом с любопытством смотрит, как я смешиваю пигмент с водой, наконец спашивает:

      – А почему ты используешь именно этот кувшин?

      – Его фильтр задерживает все примеси. – Приподнимаю крышку и показываю ему. – Известь губительна для цвета. Я выучила это в Венеции.

      – Можно уже помолчать немного? – бурчит Паола с внезапным раздражением.

      – И правда, извините, – пытается задобрить ее Мартино.

      Я пожимаю плечами и подмигиваю ему, как бы говоря: «не обращай внимание, так уж она устроена».

      Паола продолжает ворчать:

      – От вас больше шума, чем от гусей в Кампидольо[15].

      Когда

15

Согласно известной легенде, гуси (жившие в храме на Капитолийском холме, где располагается нынешняя площадь Пьяцца Кампидольо – в центре Рима) спасли римлян своим гоготанием в ночь атаки галлов.