Зимний скорый. Хроника советской эпохи. Захар Оскотский

его в себя, в темное, горячее, влажное, тайное, при каждом броске тела слегка обжигая наслаждением. Но только – слегка, он не терял рассудка, всё сознавал. Он даже слышал, как раздражающе скрипит металлическая сетка кровати, как неприятно сильно колотится собственное сердце. Неужели это и есть то самое? Это – и всё?! Только это?!

      Его изумляло поведение Стеллы: ее лицо, искаженное словно в муках, зажмуренные глаза, то, как она отрывала от его занемевших губ свой яростный рот, чтобы застонать. Значит, она чувствует всё неизмеримо сильнее? Чувствует нечто необыкновенное, чего он не может с ней разделить?..

      Его пронзила жаркая, долгая, освобождающая судорога. Расслабленный, он уткнулся лицом во влажную подмышку Стеллы, остро пахнувшую потом. Благодарность и нежность оказались сильней испытанного разочарования, принесли умиротворение, даже ощущение счастья. Но тут же он испугался: что, если будет ребенок?!

      А она тоже опамятовалась и оттолкнула его:

      – Пусти-ка! Пусти!

      Слезла с кровати, прошлепала босыми пяточками к умывальнику, открыла воду. Вдруг испуганно прикрикнула:

      – Не смотри!

      Он и не пытался смотреть. Он лежал лицом к стене, слушая, как льется вода из крана, звонко плещет то в раковину, то на пол.

      – Весь пол залила, – раздосадованно сообщила Стелла. – Ну ничего, линолеум, высохнет.

      Пробежала назад. Сказала:

      – Подвинься!

      И снова привалилась к нему в тесноте скрипучей кровати. Он ощутил ее грудь, мокрый живот, мокрые волосы внизу, всё еще пугающие своим прикосновением, и мокрые до самых пальчиков, до царапающих ноготков, такие маленькие и такие сильные ноги.

      Поцеловал ее. Заговорил было о том, что влюбился в нее сразу, как только увидел впервые осенью шестьдесят третьего. Но быстро сбился и замолчал под ее взглядом. Сдвинув уголком маленькие бровки, остроносенькая, похожая на сердитую птичку, она странно всматривалась ему в лицо своими выпуклыми, темно-блестящими глазами.

      – Женя, – сказала она. – Женя. Надо же, имя тебе дали девчоночье!.. – Неожиданно ткнула его пальцем куда-то под ключицу: – Вон какой след тебе оставила, сама не заметила. На пляж теперь не выйдешь. Хотя, вы, мальчишки, такими пятнами любите хвастаться.

      И вдруг, закинув лицо к потолку, громко сказала с восторженным ужасом:

      – Какая же я дрянь! Господи, какая дрянь!

      – Почему?!

      – Да разве можно было мне с тобой? Совсем я с ума сошла!

      – Давай поженимся.

      – Ой, не смеши меня! Дурачок. Да я на семь лет тебя старше!

      – На шесть с половиной!

      – Мало, что ли?

      – Шекспир тоже женился в восемнадцать лет, и жена была на шесть лет старше.

      Стелла расхохоталась:

      – Ты что – Шекспир?

      – И у Наполеона жена была на шесть лет старше.

      – Ой, не могу! Ты что – Наполеон?

      Она заливалась смехом.

      – А если будет ребенок? – спросил он.

      Должно быть, слишком явно в голосе