Зимний скорый. Хроника советской эпохи. Захар Оскотский

зубы. – Ржали, гады, только ногами не дрыгали. И друг дружке совали, и утаскивали кому-то показать. Я – отогрелся. Так вас, думаю! Знай наших!..

      Осталось нас после собеседования уже человек двести. Стали домашние задания раздавать – акварель на ленинградскую тему. Парню передо мной «Атланты» достались. А на меня экзаменатор смотрит – пожилой такой, седой, но веселый. Морда и глаза красные. Видно, поддает хорошо. Улыбается, гад, мои рисунки вспоминает. «Скажите, Перевозчиков, вам какое место в нашем прекрасном Ленинграде больше всего не нравится, как художнику?» – Я возьми да и ляпни: «Исаакиевский собор!» – «Почему?!» – «А он, – говорю, – на старую чернильницу похож. С медной крышечкой». – «Вот и отлично, – говорит, – вот вы эту чернильницу и нарисуйте тридцать на сорок. Нарисуйте так, чтоб мы поняли, ПОЧЕМУ она вам не нравится. Два дня сроку…»

      Стелла принесла из кухни тарелку с салатом, поставила на стол, тихо села рядом с Димкой, налила себе рюмку вина. Она уже слышала этот рассказ.

      – …Тут же к Исаакию поехал. Страшно опять – еще больше. Ах, дурак, дурак, думаю, – напросился! В садике перед собором сел, набросал его карандашом – светотени, штриховочка – и чуть не плачу. Ну как я изображу, что мне в этой горе не нравится?! Как ни рисуй, всё равно что фотография выходит. Смотрю, смотрю… Ну хорошо, понимаю: барабан с верхней колоннадой и купол слишком для здания высоки, оно для них низкое. Получается – как голова большая на низком туловище, вот и давит. Ну и что?.. На чистой картонке еще раз контур набросал, без штриховки, без теней. Смотрю – на собор, на рисунок. Что-то не то, разница! Собор тяжелый, а у меня контур легкий. Почему?! Опять штриховочку нанес: здание – серым, колонны – еще темнее. И всё пропало, тяжесть! Бред какой-то!.. Ночь ворочался, даже Стелка подходила: «Ты пьяный или заболел?..»

      Димка тяжело перевел дыхание. Стелла вдруг потянулась и погладила его узкой ладошкой по голове. Он отмахнулся и продолжал:

      – Утром опять к собору со всех ног. Башка трещит. Мучался, мучался – карандашом, красками, так и сяк. Не жравши целый день, только курил. И вышло у меня… уже как-то само собой вышло: белое здание. Белое! А колонны – розовые, светлые. Смотрю – и купол стал не велик, и весь собор у меня такой легкий получился – в небо всплывает. Меня шатает уже, а я, дурак, радуюсь… Следующий день еле вытерпел. Всё на акварель свою любовался. Окружающие дома подрисовал, облачка над куполом. – Димка поморщился: – Это уж, наверное, зря, но так мне усилить хотелось, как он в небо летит…

      Поехал работу сдавать. Опять толпа. Все трясутся, а я отдал рисунок – и хожу довольный какой-то, или отупевший. Представляю, как буду перед своим красноносым отчитываться.

      Часа два нас у дверей мурыжили, разбирались взаперти, что мы там по заданиям напахали. Наконец, начинают вызывать. Вхожу в зал – экзаменаторов человек пять за столами, а красноносого нету. Моя работа у молодого. Стильный такой – без пиджака сидит, в нейлоновой рубашке с галстуком, и рукава засучены. «Перевозчиков? – и кидает мне картонку. –