Пернатый оберег. Алексей Яковлев

заводоуправление, а за спиной потихоньку стонут: «Опять она пришла чего-нибудь выпрашивать…» Но я такие несознательные высказывания быстро пресекала: «Ваши дети у нас учатся? Ваши! Вот и помогайте школе! А будете жадничать – пойду в райком! Там вас так пропесочат – не то что стекла, которые ваши же чада и выбили, вставите, но и на новые рамы придется раскошелиться!» И помогали, потому что знали: никуда им все равно от нас не деться… А сегодня все предприятия частные, да они и обанкротились. Магазины тоже принадлежат частным владельцам. Если у хозяина ребенок у нас не учится, что ему до нашей школы?! Теперь каждый директор спит и видит, как бы залучить в свою школу дочку или сынка богатого бизнесмена. Конечно, этой принцессе на горошине и принцу голубых новорусских кровей придется оказывать соответственные королевские почести. И все учителя предупреждаются: «Чтобы ни-ни!» Но зато и школа от их папули много поимеет, не придется ей хиреть в нищете… А вы спрашиваете, помню ли я, училась или нет у нас родственница самого Артюнянца?! Да мы бы вокруг нее всем педсоветом хороводы водили, так что мудрено было бы не запомнить! Но кого не было, того не было. Дуни-то учились, и не одна, вот только Артюнянцевых родственниц среди этих Дунь не сыскать!

      Пожелав директрисе, чтобы и новом учебном году в первый класс ее школы пришел сынок или дочка небедного человека и чтобы потом все последующие одиннадцать лет она не знала ни горя, ни забот, Глеб покинул краснокирпичные стены и поехал в другую школу. Адрес ее любезная директриса написала на бумажке и даже приложила к нему схему самого удобного маршрута. Школа номер два помещалась не в краснокирпичной крепости, а в обычной типовой панельной трехэтажке, но охранялась так же бдительно. В вестибюле школы толпились совсем взрослого вида девушки и юноши с усталыми и встревоженными лицами. Видно, на перерыв из класса вышли одиннадцатиклассники.

      – К экзаменам готовятся, – уважительно пояснил охранник. – Только директора нет. Он в больнице лежит и вряд ли вообще вернется в школу. А за него Николай Антонович, наш историк. Да вот и он, – и охранник указал на высокого худощавого мужчину лет пятидесяти с густой, но, увы, совершенно седой шевелюрой. Историка окружили выпускники, а он стал их успокаивать и подбадривать перед предстоящими в недалеком будущем страшными ЕГЭ. Николай Антонович уверял своих трусивших учеников, что не так страшен черт, как его малюют, хотя сравнение ЕГЭ с чертом в устах маститого педагога само по себе характеризовало его отношение к очередной реформаторской затее в народном образовании. Что и. о. директора и подтвердил еще раз уже в своем кабинете, с горечью рассказав, что особенно в последний год одиннадцатиклассников не учат, а натаскивают на сдачу ЕГЭ.

      – Вы что же, не приветствуете эту прогрессивную реформу наробраза? – деланно удивился Панов, который уже и раньше, правда краем уха, слышал нелестные отзывы о ЕГЭ.

      Почти директор задумчиво поерошил свою седую шевелюру и вздохнул:

      – Знаете,