В конце вечности. Артем Евгеньевич Белянин

ь, оберегавший дозор, от хищников всю минувшую ночь, безнадежно зачах.

      Где то на краю поляны, раздался треск сухого валежника. Остап машинально достал нож. Глядя в заросли, мужчина ждал.

      – Остап, это я! – Послышался запыхавшийся голос из зарослей орешника. На просвет показалась тучная фигура плечистого здоровяка с прилипшими к потному лицу, редкими прядями кудрявых волос. Размахивая тушкой зайца, толстяк, неуклюже цепляясь за ветки, с треском вывалился на поляну.

      – Проверял силки у нор. – Кряхтя, стаскивая с себя крупные репьи, деловитым тоном произнес Фома.– У нас сегодня мясо на завтрак! – Вдруг оскалившись идиотской улыбкой, в которой не хватало зубов, добавил он, потрясая зайцем.

      –Мясо говоришь? – Заправляя нож, и нервно приглаживая бороду сказал Остап. – Ну, кормилец! Какой же молодец все- таки! А я уж тебя ругать хотел. Проснулся, холод собачий, костер потух, и на посту никого.

      –Да! Зайцы попались! – Радостно зашагав косолапой походкой через поляну, крикнул Фома. – Гляди какие жирные! – Потряхивая обмякшими тушками, добавил он.

      –Ты какого черта, ты ушел?!! Сучий ты сын!! – Неожиданно сменив саркастический мягкий тон, взорвался охотник- Какой уговор был?! Тебя спрашиваю!

      – Двое спят, один сторожит, и присматривает за костром! – С недовольством побитой собаки взглянув на Остапа, ответил он.

      – А ты что?! Жрать захотел? – Сдвинув брови закричал на толстяка Остап и носком сапога, зло пихнул в его сторону погасшую головню.

      –А чего, потух что ли? – Залепетал здоровяк и, бросив на траву дичь, зашаркал к кострищу.

      – Да нет, что ты?! – Протянул Остап. – Смотри, какой жар! Степаныч аж под шкуру с головой залез, чтобы седины не опалить.

      – Вот дела. – Со вздохом сказал Фома. – Только ведь дрова подбрасывал. – Упав на колени и раздувая угли, виновато оправдывался он.

      –Эх, Фома. Бездонная твоя утроба. Ты ведь душу продашь за куриную ногу! – Откинувшись на ствол дерева, ядовито произнес Остап.

      –Дык, я быстро же. – Ну, отошел по нужде, заодно дай думаю, силки проверю.– Заерзал Фома.

      –А если б волк нас задрал? – Надавив на веки пальцами, со вздохом произнес Остап. – Вот идешь ты с зайцами наперевес, а зверье, из нас, кишки тащит. Так же оправдывался бы в деревне?

      –Тьфу, на тебя. Что ты за человек? Почему я с тобой дружу до сих пор? – С обидой произнес Фома. – Да мы, давным – давно, всех волков капканами переловили, один только твой – ручной и остался. Только в толк не возьму, как он тебя до сих пор скотину такую не сожрет.

      – Еще огрызаться вздумал. – Недовольно буркнул Остап. – Сколько ты еще будешь раздувать эту кучу золы! – Стряхивая с рукавов пепел, спросил он.

      – Остап, полно тебе брюзжать. – Раздался скрипучий голос, из-под собачьей шкуры.

      – Ох! Доброе утро Степаныч! – С облегчением повернувшись к старику, произнес раздувавший угли Фома.– Остуди ты этого скрипушника. Всю плешь мне проел, сил больше нет, его слушать.

      –Ты еще и жаловаться вздумал?! – Сведя смоляные брови, спросил Остап. – Иди вон освежуй зайца! Я сам костром займусь! – Дуешь, дуешь, щеки уже растянул, и все без толку!

      Здоровяк недовольно вскочил, кинул палку, которой ковырялся в углях, и тряся пузом, направился к зайцу.

      Остап отодвинул неуклюже сложенные ветки, собрал в кучу угольки, набросал сверху мох, и раздул огонек. Через пару минут, по всей округе уже раздавались потрескивания горящих дубовых веток.

      Остап заворожено посмотрел на огонь. Неторопливо поглаживая закопченной ладонью жесткую бороду, охотник погрузился в пучину молчаливых раздумий.

      Я зыки пламени, отплясывали в угольно черных глазах, озаряя в них, проблески глубокой и трагической мысли.

      –О чем призадумался Остапушка? – Подсаживаясь к костру, добродушно спросил старик.

      – О детях. Вернее, о том, что не рождаются они у нас в деревне. – Со вздохом оторвавшись от огненных языков, ответил Остап. – Вымрем ведь. Все до одного. Опустеет деревня. Зарастет, словно и не было. А я ведь уже и не помню, как звучит детский смех, Степаныч. – Задумчиво вскинув бровь, добавил он. – Сколько уже Бог детей никому не дает? Лет двадцать? Больше? – Печально взглянув в морщинистое лицо Степаныча, спросил Остап.

      –Да. Верно. Давно ребятишек в деревне нет.– Не мигающим взглядом уставившись на изгибающуюся в костре ветку, протянул Степаныч.

      –Наверное, зря мы тут в лесах прячемся. – Нахмурившись, продолжал Остап. – Может Господь, оттого и не дает нам молодой крови, чтобы отсюда выгнать? Может там за хребтом не все так плохо? – Кивнув в сторону гор, со вздохом спросил Остап.

      –Да неужто ты думаешь, что мы старики, ради прихоти вас за хребет не пускаем? – Возмущенно взглянув на Остапа, сказал дед. – Отцы наши еще в те места хаживали. Кто за болота уходил, возвращались больными. Отравленная там земля, гиблая. А за хребет, Отец еще мой, с мужиками, снаряжались. Ушли. Спустились через русло ручья, промеж скал. Трое их было. Вдалеке дым заприметили, решили разведать.