Полное собрание сочинений. Том 29. Голод или не голод?. Лев Толстой

Пища состоит из травяных щей, забеленных, если есть корова, и незабеленных, если ее нет, – и только хлеба.

      Во всех этих деревнях у большинства продано и заложено всё, что можно продать и заложить.

      Так что крайней нужды в окружающей нас местности – районе 7—8 верст – так много, что, устроив 14 столовых, мы каждый день получаем просьбы о помощи из новых деревень, находящихся в таком же положении.

      Там же, где устроены столовые, они идут хорошо, обходятся около 1 р. 50 к. на человека в месяц и, как кажется, удовлетворяют поставленной нами себе цели: поддержать жизнь и здоровье слабых членов самых бедных семейств.

      Вчера вечером я заехал в деревню Гущино, состоящую из 49 дворов, из которых 24 без лошадей. Было время ужина. На дворе, под двумя вычищенными навесами, сидели за пятью столами 80 человек столующихся: старики вперемежку со старухами за большими столами на скамейках; дети за маленькими столиками на чурбачках с перекинутыми тесинами. Ужинавшие только что кончили первое блюдо (картофель с квасом), и подавалось второе – капустные щи. Бабы наливали корцами в деревянные чашки дымящиеся, хорошо заправленные щи; столовщик с ковригой хлеба и ножом обходил столы и, прижимая ковригу к груди, отрезал и подавал ломти прекрасного, свежего, пахучего хлеба тем, у кого был доеден.¹

      Хозяйка и женщина из столующихся служат взрослым, хозяйская дочь, девочка, служит детям.

      Ужинавшие были большей частью исхудалые, истощенные, в изношенных одеждах, редкобородые, седые и лысые старики и сморщенные старушки. На всех лицах было выражение спокойствия и довольства. Все эти люди, очевидно, находились в том мирном и радостном настроении и даже некотором возбуждении, которое производит употребление достаточной пищи после долгого лишения ее. Слышались звуки еды, степенный разговор и изредка смех на детских столах. Были тут и два прохожих нищих, за которых столовщик извинялся, что допустил их к ужину.

      Всё происходило чинно, степенно, точно как будто этот порядок существовал веками.

      Из Гущина я поехал в деревню Гневышево, из которой дня два тому назад приходили крестьяне, прося о помощи. Деревня эта состоит, так же как и Губаревка, из 10 дворов. На десять дворов здесь четыре лошади и четыре коровы; овец почти нет; все дома так стары и плохи, что едва стоят. Все бедны и все умоляют помочь им. «Хоть бы мало-мальски ребята отдыхали», – говорят бабы. «А то просят папки (хлеба), а дать не́чего, так и заснет не ужинаючи».

      Я знаю, что тут есть доля преувеличения, но то, что говорит тут же мужик в кафтане с прорванным плечом, уже наверное не преувеличение, а действительность.

      «Хоть бы двоих, троих с хлеба спихнуть, – говорит он. – А то вот свез в город последнюю свитку (шуба уж давно там), привез три пудика на восемь человек – на долго ли! А там уж и не знаю, что везти…»

      Я попросил разменять мне три рубля. Во всей деревне не нашлось и рубля денег.

      Очевидно, необходимо устроить и тут столовую. Так же, вероятно, нужно и в двух деревнях, из которых приходили

1

Нам удалось купить на Юго-Восточной железной дороге 2 вагона муки по 75 коп., когда она была по 90 к. в нашем месте, и мука оказалась так необыкновенно хороша, что ею не нахвалятся и бабы, ставящие хлебы, так она в меске хороша, и столующиеся говорят, что хлеб из нее выходит пряник.