Трехручный меч. Юрий Никитин

я злорадно. Думаешь, раз в мускулах, так сразу кинусь драться? Да у нас все эти, которые с мускулами, только на пляже перед бабами! То так пройдут из конца в конец, то этак. Для них нет хуже, чем дождь или холодный ветер, когда на пляжах пусто… А зимой им вообще хоть вешайся от тоски и непоказывания мускулов.

      Конь орка помедлил на краю поляны, оглянулся. Орк почему-то сердито плюнул на землю, дикарь зеленый, с треском вломился в кусты. Некоторое время слышно было, как ломаются ветки, фыркает конь, потом все затихло. Примятая трава распрямлялась, в тишине мелодично запели крохотные кузнечики.

      Не мое это дело, подумал я, вмешиваться в чужие семейные отношения. Может быть, у них умыкание по сговору. У него не нашлось чем заплатить выкуп за невесту, бедный, значит, вот и бегут тайком. Или родители против межрасового брака, все-таки орк что-то вроде негра. Хоть и лучше негра, но все же орк, знаете ли. В таком случае я, как подлинный интеллигент, могу только приветствовать и поощрять, так сказать, движение прогресса и гуманизации отношений в сторону бесспорных и общечеловеческих.

      Мои веки начали потихоньку слипаться. По темному небу сдвинулся и поплыл, как узкий кораблик, сверкающий серп. Там, прямо на нем, расположилась пузом кверху обнаженная женщина. В красивой изысканной позе, провоцирующей и зовущей, словно только что прочла «Камасутру». Чертов Валеджи, подумал я сердито, и туда бабу…

      – Какую бабу? – спросил ворон сонным голосом.

      Я понял, что говорю вслух, кивнул на луну. Ворон посмотрел внимательно на луну, потом на меня, снова на луну.

      – Никакой бабы там нет, – сообщил он.

      – Как же нет, – возразил я, – вон там…

      – У меня зрение острее, – сказал он. – Где именно?

      Я поднял палец, но серпик плывет по темному небу уже пустой и острый, как лезвие ножа для разделки рыбы. Никакая женщина, разве что с железным задом, там бы не усидела. Тем более не улежала в эротичной позе.

      – Только что была!

      – Милорд, – сказал ворон доверительно, – если вам даже на луне бабы мерещатся, то средство есть только одно.

      Я не стал слушать его грязные намеки, заснул с чистой совестью настоящего русского интеллигента.

      Утром волк проснулся, повел носом:

      – Чую странный запах… Ого, да тут и следы! Милорд, здесь кто-то проезжал?

      – Глюки, – ответил я. – Глюки.

      – А-а-а, – протянул волк. – Ишь, разъездились… Следов-то сколько! Хотя глюки, понятно, чаще всего по ночам и ездиют.

      Ворон сонно каркнул, не открывая глаз:

      – Глюки?.. Вкусные?

      – Очень, – ответил я. – Только не питательные.

      Волк поднялся, встряхнулся. Взгляд обратился к обугленным остаткам дерева. Ветерок колыхнул серый пепел, но красных искорок нет, костер погас надежно, можно не затаптывать.

      – И не мечтай, – сказал я. – Я тоже люблю все делать по-русски: не спеша, с перекурами, перерывами, и чтоб еще один работал, а десять стояли вокруг, опершись на лопаты, и смотрели, но мы сейчас