.

мелькнула запоздалая мысль, как она не вспомнила об этом фонаре раньше – ни она, ни ее спутники.

      Она нажала кнопку, направила луч на лицо Шурика…

      И закричала от ужаса.

      Его глаза были открыты, но в них ничего не отражалось. Это были пустые, мертвые глаза. И голова Шурика была повернута под немыслимым, невозможным углом.

      Рядом с ней опустился на колени Иваныч. Он прикоснулся здоровой рукой к руке Шурика, потом к его шее и звенящим, чужим голосом проговорил:

      – Пульса нет… он сломал шею…

      – Ты хочешь сказать… – едва слышно проговорила Тоня, – ты хочешь сказать, что он…

      Она не могла произнести последнее слово. И Иваныч сделал это за нее:

      – Он умер.

      – Черт! – выкрикнула Тоня и повернулась туда, где по-прежнему мерцал огонек. – Черт бы вас побрал! Кто вы такой? Наш друг умер! Вы понимаете – умер!

      Никто ей не ответил, огонек по-прежнему мерцал, ничего не освещая.

      – Чего вы от нас хотите? – проговорила Тоня, теряя надежду.

      Она направила фонарь в ту сторону, где мерцал огонек, успела разглядеть лестницу, сломанные перила – и тут луч фонаря начал слабеть и вовсе погас.

      – Да кто вы такой? Что вы о себе возомнили?

      Вдруг раздался голос – очень тихий, но при этом заполнивший собой весь дом, очень тихий, но проникающий прямо в мозг, бесцветный и вкрадчивый голос. Невозможно было понять, принадлежит он мужчине или женщине, старику или ребенку.

      – Я не звал вас, – проговорил этот голос. – Вы сами ко мне пришли. Но раз уж пришли – я приму вас как дорогих гостей и сделаю вам поистине царский подарок. Я подарю вам силу и вечную молодость. Слова «старость» и «болезнь» станут для вас пустым звуком. Не жалейте о вашем друге – он был не готов к моему подарку. Вы – другое дело…

      – Вы что – сумасшедший? – зло, раздраженно проговорила Тоня. – У нас умер друг, а вы несете какую-то чушь…

      – Не перебивай его! – воскликнул вдруг Иваныч. – Замолчи! Дай мне послушать!

      – Не надо! Не слушай его! – Тоня вскочила, закрыла уши ладонями. – Я не хочу слушать! Я не буду слушать! Я уйду отсюда! Я лучше переночую под открытым небом, в придорожной канаве, чем останусь в доме этого сумасшедшего!

      Но тихий, вкрадчивый голос продолжал звучать в ее голове, хотя она и заткнула уши:

      – Ты, конечно, можешь уйти, но потом ты пожалеешь, горько пожалеешь о том, что упустила, горько пожалеешь о том, что не приняла мой щедрый дар.

      Тоня бросилась к двери, попыталась ее открыть, но дверь была заперта. Как же так, ведь только что они без труда ее открыли…

      Тоня трясла дверь, безуспешно дергала дверную ручку, но дверь не подавалась. Девушка услышала за спиной приближающиеся шаги, точнее, не услышала, а почувствовала чье-то беззвучное приближение. Она повернулась, прижалась спиной к двери, потому что чувствовать это за своей спиной было невыносимо, легче уж встретить это лицом к лицу.

      Она смотрела в темноту – и вот темнота уплотнилась, в ней проступил смутный, едва различимый силуэт.

      Тоня