Первый эйдос. Дмитрий Емец

на резинке для чулок.

      Эдя выпрямился, грозно покачивая зажатым в руке тесаком.

      – А ты откуда знаешь?

      – На сотовом было двенадцать неотвеченных, – пояснила Зозо, без страха глядя на тесак.

      На упитанное лицо Хаврона легла тень.

      – Ты что, трогаешь чужие мобильники? Новая профессия?

      – Почему чужие? Кто тебе на него чехол подарил? Я. Значит, могу трогать сколько угодно! – заявила Зозо.

      – Вот и трогай твой чехол! – сказал Эдя недовольно.

      Помахивая тесаком, он принялся ходить по комнате. Напоминание о звонках лишило Хаврона душевного равновесия. Зозо осторожно молчала. Опытным путем она давно установила, что Эде, чтобы оправиться от серьезной обиды, надо примерно пять минут. От очень серьезной обиды – шесть минут и от смертельного оскорбления – минут девять. Однако сегодня Эдя установил рекорд и остыл за четыре минуты.

      – Хочешь, я познакомлю тебя со своим последним научным открытием? – предложил он.

      – Валяй, – сказала Зозо.

      – Только не вздумай присвоить! Будущую Нобелевскую премию мы уже попилили с одним парнем, с которым я работал в пиццерии. Хороший был парень, веселый. Ловил мух и запекал без крылышек. Когда они без крылышек, их в пицце от грибной начинки не отличишь, потому что лапки запекаются и их особо не видно.

      – Надеюсь, его уволили? – скривилась Зозо, имевшая слабость к пиццериям.

      – Сам ушел. В гимназию устроился учителем черчения. Это была его дипломная специальность. Короче, мы с ним пришли к выводу, что женщины – это бытовые приборы.

      Зозо поморщилась.

      – Кухарки, поварихи и домашняя мебель, что ли? Как банально!

      – Нет, другое. Душа бытового прибора, хорошо справившегося со своим назначением, вселяется в женщину. Это у них типа награда такая за верную службу в прошлой жизни, – важно сказал Эдя.

      Брови Зозо превратились в два вопросительных знака.

      – Ну смотри… Есть дамочки с переменчивой душой флюгера. Есть зудящие, как миксер. Есть кипящие, как чайники, и пустые, как коробки от сахара. Есть женщины, которые трясутся от злости, как холодильники. Эти обожают ставить всех на место. Прямо хлебом не корми и компотом не отпаивай… Женщины-калькуляторы тоже есть. Их толпы. Работают в бухгалтериях. Сентиментальны, но деловиты, как муравьи. Любят печенье и ночную еду. Держат на столе фотографии родственников.

      – А что в этом плохого? – возмутилась Зозо, сама державшая на рабочем столе фотографию Мефа.

      – Да ничего. Не принимай все на свой счет! Мы говорим о бытовых приборах!.. Однажды мне попалась дамочка жадная, как пылесос, и настолько же помешанная на чистоте. На всякую соринку кидалась коршуном, а вилки в кафе опрыскивала духами. Есть дамочки хлопотливые, как стиральная машина. У этих даже в животе так же булькает.

      – Гад ты! – обиделась за весь женский род Зозо.

      Эдя притворился, что хочет ударить ее по голове кулаком.

      – Будешь так говорить, решу, что ты провокаторша. Из тех, что поощряют